Aug 242012
 

надгробие на могиле И. КноррингОбращение к литературному наследию русского зарубежья как полноправной, а не гипотетической части историко-культурной жизни XX века представляется актуальным в современных условиях кризиса духовности, когда становится все более очевидным утрата человеком современной эпохи нравственных ориентиров и идеалов, отсутствуем «почвы» под ногами.

Осмысление места эмиграции в общем потоке русской культуры, начатое в 80-ых годах прошлого века со снятием идеологических запретов, продолжается. Эмигрантология как неотъемлемая часть русистики представлена целым рядом научных исследований. По мнению доктора исторических наук, профессора Л.Г. Березовой, «барьер замалчивания этого огромного пласта русской истории уже преодолен в 90-е гг., но единого ответа на вопрос, какое место в судьбе России занимает феномен эмиграции, еще нет» [1, 120].

Насильственно отторгнутые от родной земли революцией и Гражданской войной миллионы русских людей, рассеянные по всему миру, унесли с собой воспоминания о прошлой жизни, сохранили в эмиграции русскую культуру.

В литературе русского зарубежья вопрос об отношении человека к дому, Отечеству, родному очагу как исходным константам человеческого бытия, осознаваемым в качестве ценностей, был закономерен в виду того, что русские эмигранты рассматривали дом как некий духовно-исторический стержень, традицию.

В данной статье исследуются крымский контекст реализации концепта «дом», ключевые субконцепты и концептообразующие символы в поэзии Ирины Кнорринг.

Ирина Николаевна Кнорринг (1906-1943), в замужестве Софиева, принадлежит к младшему, «незамеченному» поколению (В. Варшавский) русских поэтов-эмигрантов, вывезенных из России после окончания Гражданской войны еще детьми и получивших известность уже в эмиграции.

О творчестве поэтессы положительно отзывались известные поэты и критики зарубежья первой волны Г. Струве, Г. Адамович, В. Ходасевич, М. Цетлин, Ю. Терапиано, поэт и литературовед третьей волны эмиграции В. Крейд. Стихи И. Кнорринг высоко оценила А. Ахматова. Среди современных исследователей творчества поэтессы, в первую очередь, необходимо отметить И. Невзорову (Москва), В. Соколову (Москва), В. Тюрину (Орел), М. Лезинского (Севастополь-Израиль).

В Крым Ирина Кнорринг попала в 1919 году в числе других беженцев Гражданской войны. Детские годы будущая поэтесса провела в небольшом имении Елшанка Самарской губернии, принадлежавшем роду Кноррингов, обрусевших немцев, выходцев из Баварии, где работали ее родители – Николай Николаевич Кнорринг (1880-1967), выпускник историко-филологического факультета Московского университета, и мать, Мария Владимировна (урожденная Щепетильникова, 1881-1954), выпускница Высших женских курсов в Казани. К этому времени относятся и первые поэтические опыты Ирины Кнорринг.

С 1910 года детские воспоминания Ирины связаны уже с Харьковом, куда семья переехала после назначения Н.Н. Кнорринга директором гимназии. Елшанку, куда Ирина с родителями приезжала летом, во время каникул, она вспоминает как рай (дружная образованная семья, общение с двоюродными братьями и сестрами – Игорем, Галú, Ниной, Олегом, изучение иностранных языков, неброская красота русской природы).

Революция и последовавшая за ней Гражданская война вынудили семью Кнорринг покинуть Харьков. Последовал долгий путь в переполненном товарном вагоне агитпоезда на юг, в Ростов-на-Дону. Это был, не считая тревожных сводок с фронтов, относительно спокойный период в жизни семьи Кнорринг. Затем были Туапсе, Керчь, Симферополь. В Симферополе Николай Николаевич Кнорринг преподавал историю в Таврическом университете, затем в Морском кадетском корпусе Севастополя. В ноябре 1920 года в составе этого корпуса семья эвакуировалась в Бизерту (Тунис), с 1921 по 1925 гг. семья жила в Сфаяте (Тунис), где Ирина закончила школу и получила «Свидетельство о зрелости» при Морском корпусе. В 1925 году семья переехала во Францию, сначала в Севр, а через два года – в Париж [5, 320]. В 1928 г. Ирина вышла замуж за молодого русского поэта Ю.Б. Бек-Софиева (1899-1975), одного из организаторов «Союза молодых поэтов и писателей».

Революционные и военные события, захват немцами Харькова в 1918 году, бегство из родного города, трагические дни и месяцы бездомья в Ростове, Туапсе, неустроенность жизни в Крыму нашли отражение в дневниковых записях и поэтическом творчестве Ирины Кнорринг, четырнадцатилетним ребенком навсегда покинувшей родную землю.

Жизнь семьи Кнорринг, которая, как и тысячи других, была лишена привычного уклада жизни, дома как защищенного, укромного пространства, нашла отражение в стихотворениях «Песня» (1919), «Изгнанники» (1920), «Там у моря дальнего…» (1920), «Хвала тебе, о смерть всесильная…» (1920), «Напрасно ты ждешь его ночью глухой…» (1920), «Все бежим – и не убегаем» (1924) и др. География беженства имеет четкие пространственные (станицы Кавказская, Тихорецкая, Новороссийск, Туапсе, Керчь, Симферополь, Севастополь) и временные маркеры (декабрь 1919 года, январь-октябрь 1920 года). Это своеобразная поэтическая летопись событий Гражданской войны в России, увиденной глазами до времени повзрослевшего ребенка. «В нас нет стремления, в нас нет желания, / Мы только тени, / В нас жизни нет», – читаем мы в стихотворении «Изгнанники», написанном 22 января 1920 года в Туапсе [2, 124]. В поэтических текстах этого периода субконцепт «Крым» реализуется имплицитно. Это «солнцем выжженная степь», «сон увянувшей долины», «полукруг туманных гор», «волны моря», «костры рыбаков». О том, что действие происходит в Крыму, указывают только место и дата написания лирических произведений: 8 мая 1920. Симферополь «Бесконечная ровная даль»; 1 сентября 1920. Симферополь «Песня узника»; 25 октября 1920. Севастополь «Здесь мертво все, и вершины гор…» [2, 124-125].

В стихотворениях, посвященных событиям Гражданской войны и изгнания, концепт дом реализуется в значении «анти-дом», признаками которого являются тупое бессилие в ожидании неутешительных вестей с фронтов и невозможность что-либо изменить, страдания, увядание жизни и желаний: «У нас нет жизни – она увяла, / У нас нет мысли в немых сердцах. / Душа стремиться и жить устала – / Мы только призрак, мы только прах!» [2, 124]. Скупыми строками юная поэтесса смогла передать основное настроение тысяч беженцев – обреченность, ненужность: «Для новой жизни мы не нужны…» (стихотворение «Изгнанники» [2, 124].

В лирическом произведении «17 ноября 1919 года», написанном уже в эмиграции в 1923 году, краткими лаконичными фразами дается картина трагических скитаний многих тысяч россиян, ставших жертвами Гражданской войны, лишенных дома, вовлеченных в водоворот политического и военного противостояния: «Метель крутила мокрый снег, / Туман окутал цепь вагонов, / И жизнь свою без слов и стонов / Ломал упрямый человек» [2, 122]. Концепт «дом» реализуется в значении «анти-дом», признаками которого являются бесконечный стук колес, темнота и холод ночи, неловко прижимающиеся друг к другу люди на колком сене вагона, горящие в темном углу две свечи, неверное мерцание которых обретает почти мистический смысл. Поэтесса делает безутешный вывод, что прежней жизни уже не будет, что «в дрожанье гаснущих свечей» в сумрачном углу вагона зарождается образ новой жизни, лишенной теплоты и уюта домашнего очага: «Впервые лет грядущий гений / Явился в сумрачном углу. В той, будущей, жизни уже не будет места радости и спокойствию: / В короткий день вся жизнь поблекла, / Погасли яркие лучи; / Уж сердце вещее сжималось / Предчувствием ужасных дней» [2, 122].

Мотив пути в неизвестность, бездомности звучит и в стихотворении «Рождество» (24 декабря 1925. Париж). Возвращаясь мысленно в военные годы, поэтесса вспоминает «оснеженные дни», «сдавленные стоны», «тревожные сцепления вагонов». Вокзалы – характерная примета бездомья, кочевой жизни: «Как страшен был заплеванный вокзал, / И целый день визжали паровозы» [2, 122]. Атмосферу страха перед неопределенным будущим передает эмотивно окрашенная лексика, повторы: «Как в ночь летели звездные огни, / Как в ночь летели сдавленные стоны». Актуализируется оппозиция «дом-анти-дом», которая усиливается во второй части стихотворения, повествующей о начале изгнания навсегда: «Я помню, / Как отражались яркие огни / В зеркальной глади темного канала, / Как в душных трюмах увядали дни, / И как луна кровавая вставала / За темным силуэтом корабля». Трагичность описываемых событий передается с помощью эпитетов «кровавая» луна, «душные» трюмы, «темные» силуэты кораблей. Эпитет «кровавая» несет двойную смысловую нагрузку: это не только цвет луны, но и цвет братоубийственной войны, жертвами которой стали миллионы русских людей на полях сражений и миллионы россиян, навсегда утративших дом, родину. Безысходность, горечь изгнания передают следующие строки: «И кровь в висках стучала горячей / В тот страшный год позора и проклятья…» [2, 122].

В стихотворении нет четких маркеров крымского локуса. Военный Крым для поэтессы – это переполненные трюмы кораблей, дикий ветер, рыдающие звуки горна, холодные казематы, минуты ожидания, становящиеся вечностью, желание побыстрее достичь земли, охватившее всех беженцев «от бака до юта». Это желание отравлено скорбными размышлениями о том, что эта земля будет чужая: «Земля…но чья?» [2, 122]. Фоновую атмосферу безнадежной обреченности создают бесформенная черная мгла за бортом кораблей и бесконечный холодный дождь, падающий с небес. Пафос стихотворения трагический.

Крымские реалии воссозданы и в стихотворении «Нам не радуга в небе сияла», написанном в Париже и датированном 14 января 1935 года. Поэтесса вновь и вновь мысленно возвращается в тот день, когда за кормой кораблей, увозящих на борту воинов Добровольческой (в Крыму Русской) армии, членов их семей, гражданских лиц, не пожелавших принять большевистский режим, исчезли «очертания смутного Крыма», ставшего последним местом боев за Россию и пристанищем для многих тысяч беженцев. С помощью ретро-картин концепт «дом» реализуется в значении «анти-дом». Дом как защищенное, обжитое пространство остался позади, в прошлом. В нем нет места проигравшим. Родина отказалась от своих детей. «Силуэты ночных кораблей» ассоциируются у поэтессы со странничеством, изгнанием. День ухода из Крыма остался в памяти лирической героини «седым», «обезумевшим»: «Нас дождливая муть провожала / И чертила круги на воде» [2, 125]. Душевное состояние беженцев, толпящихся вдоль бортов переполненных кораблей, когда их взору предстали очертания крымских берегов, «чем-то близкие сердцу места», передают следующие поэтические строки: «В этот час не звучало над нами / Легендарное имя Христа». По мнению поэтессы, даже Господь в этот момент отвернулся от беженцев. Крым – «врата изгнания» (В. Тюрина), корабли – концептообразующие символы утраченных навсегда дома, родины. Но даже после долгих лет скитаний и мытарств на чужбине память эмигрантов бережно хранит воспоминания о последних минутах прощания с родной землей: «Но с тех пор суеверно храним мы / Всю тоску этих призрачных дней». Местоимение «мы» помогает передать драматическое мироощущение не только лирической героини, но и всех русских людей, выброшенных за пределы родины октябрьским вихрем и Гражданской войной.

Концептообразующий символ корабля встречается и в одноименном стихотворении, написанном 22 июня 1921 года в Бизерте и посвященном русскому флоту: «Плавно качаясь на гребне бесцветных валов, / Старый корабль отходил от родных берегов. / Ярко сверкала на солнце холодная сталь, / Медленно, важно он шел в бесконечную даль» [2, 125]. Далее поэтесса указывает причину, которая гонит корабль прочь от родных берегов: «Сила иная, не слава, – позор и печаль / Гнали его в неизвестную чуждую даль. / Вслед раздавались проклятья и крики врагов». Корабль, уходящий от родной земли в «дикое море», – концептообразующий символ «анти-дома», где нет места участникам битв и «славных могучих побед». Гражданские идеалы, воинская слава и доблесть не нужны его родине, где правят новые хозяева, изгнавшие прежних. Россия, бывшая когда-то домом, обжитым пространством, средоточием традиций, превращается в «анти-дом», признаками которого являются слезы, рыданья, стоны, позор, печаль: «Правил им ужас и вел его горьким путем. / В омут чужих, неприветливых, сумрачных волн / Робко вошел он, уныния гнетущего полн». Лишенный возможности служить родине, корабль медленно умирает: «Встал, опустел, в молчаливой тоске одичал, / Флаг опустил, почернел и навек замолчал» [2, 125].

Общая тональность стихотворения И. Кнорринг соотносится с символическим планом, содержит библейские (Ноев ковчег) и литературные реминисценции («Воздушный корабль» Лермонтова).

Крымский контекст имплицитно реализуется и в стихотворении «Я девочкой уехала оттуда», написанном 7 мая 1924 года в Сфаяте. Лирическому произведению предпослан эпиграф – строки из стихотворения Анны Ахматовой: «Темна твоя дорога, странник, / Полынью пахнет хлеб чужой». Перекличка двух поэтов односторонняя. Вот что по этому поводу пишет исследователь В.А. Соколова: «Эта оборванность связи тоже сказывалась на творчестве Кнорринг, делала процесс чтения-учебы самостоятельным, а обращение к творчеству Ахматовой напоминало на обращение к уже завершенному источнику» [8, 63].

За три года до смерти, в 1940 году, Ирина Кнорринг пишет значимое в контексте всей эмигрантской лирики стихотворение «Зачем меня девочкой глупой». Основная мысль этого лирического произведения – боль утраты дома, родины навсегда, не утихшая в сердце поэтессы после двадцати лет вынужденного изгнания: «Зачем меня девочкой глупой / От страшной родимой земли, / От голода, тюрем и трупов/ В двадцатом году увезли?» [9].

По глубокому убеждению И. Кнорринг жизнь вне родины, пусть и ставшей «страшной родимой землей» (оксюморон), теряет смысл: «Так кончилось все. Неужели / Сначала весь нищенский путь? / Без веры, без смысла, без цели, / С последней мечтой – отдохнуть». В лирическом стихотворении четко прослеживается жизненная позиция автора, степень понимания проблем своего времени и поколения, умение выразить их на концептуальном и эмоциональном уровнях.

Франция, приютившая русских изгнанников, не стала для Ирины Кнорринг домом, родиной. В стихотворениях поэтессы, написанных на чужбине, концепт дом реализуется в значении «анти-дом», чужой дом: «Шепчет ночь, колдунья, пророчица» (27. IV. 1929. Matar nite); «Вечерами в комнате отельной» (4. IX. 1929); Я знаю, как печальны звезды» (9. XI. 1931); «С каждым годом – все дальше и дальше» (2.V.1939 ); «Живи не так, как я, как твой отец» (21.Х. 1940) [4], [9]. Субконцепт «Крым» имплицитно реализуется в стихотворениях «Вечерами в комнате отдельной», «Колыбельная, которую я тебе пела», посвященных сыну Игорю. Это темно-синее море, уплывающие корабли, матрос, которому снятся далекая родина, отчий дом, отец, покинутая мать [9].

Таким образом, мы можем сделать выводы, что концепт «дом» в художественной картине мира поэтессы русского зарубежья первой волны эмиграции Ирины Кнорринг – это многомерное ментальное образование, которое представляет собой составную часть культурной памяти и является выражением индивидуальной мировоззренческой позиции автора.

В стихотворениях, посвященных Гражданской войне и изгнанию, концепт дом актуализируется как «анти-дом». Доминирующим становится мотив пути в неизвестность. Поезда и корабли – концептообразующие символы «анти-дома». Субконцепт «Крым» реализуется имплицитно. О том, что действие происходит в Крыму, указывают только топонимы «Крым», «Керчь», место и дата написания лирических произведений (Симферополь, Севастополь, 1920 г.).

В стихотворениях поэтессы, написанных на чужбине, концепт дом реализуется в значении «анти-дом», чужой дом.

ЛИТЕРАТУРА

1. Березовая, Л. Г. Культурная миссия пореволюционной эмиграции как наследие Серебряного века [Текст] / Л. Г. Березовая // Новый исторический вестник. – 2001. – №3(5). – С. 120-173.

2. Ирина Кнорринг. ОЧЕРТАНИЯ СМУТНОГО КРЫМА… Стихотворения. Из забытого и неизвестного. (Публ. В. Тюриной) [Текст] // Крымский альбом: Историко-краеведческий и литературно-художественный альманах [Выпуск 8] / Сост., предисловия к публ. Д. А. Лосева. – Феодосия ; Москва : Издательский дом «Коктебель», 2004. – С. 108-129.

3. Кнорринг И. Н. // Литературная энциклопедия Русского Зарубежья (1918-1940) Т.1. Писатели русского зарубежья [Текст]. – М. : РОССПЭН, 1997. – 512 с.

4. Кнорринг Ирина // Хрестоматия русской поэзии [Электронный ресурс]. – Режим доступа. – URL: http://www.chrestomatheia.ru/modules.php?name=Manus

5. Литературное зарубежье России : Энциклопедический справочник [Текст] / Гл. ред. и сост. Ю. А. Мухачев ; Под общ. ред. Е. П. Челышева и А. П. Дегтярева. – М. : Парад, 2006. – 680 с.

6. Постолова, И. В. Концепт «война» в ключе традиционализма позднего Белля (на материале произведения «Потерянная честь Катарины Блум») [Текст] / И. В. Постолова. – Харьков : [Нац. ун-т им. В. Н. Каразина], 2010. – 5 с.

7. Резник, О. В. Типология и поэтика персонализма в автобиографической прозе первой волны русской эмиграции [Текст] : дис. …д-ра филол. наук / О. В. Резник. – Симферополь, 2010. – 430 с.

8. Соколова, В. А. Мотивы лирики И. Ф. Анненского и А. А. Ахматовой в творчестве Ирины Кнорринг (разветвленность поэтической родословной) [Текст] / В. А. Соколова // Вестник Новогород. гос. ун-та, 2010. – №56. – С. 62-66.

9. Стихотворения Ирины Кнорринг // Сайт Натальи Лайдинен : антология женского творчества разных времен и народов [Электронный ресурс]. – Режим доступа. – URL: http://www.laidinen.ru/women.php?part=1788&letter=%CA&cod

                                                                             Светлана Афанасьева. Симферополь, Украина

avatar

Светлана Афанасьева

По образованию филолог, окончила Херсонский педагогический институт, живу в Симферополе, работаю методистом отдела гуманитарного образования Крымского республиканского внешкольного учебного заведения , руководителем секции журналистики Малой академии наук школьников Крыма , составитель справочника по литературе родного края (2005), лауреат IX Международного фестиваля-конкурса журналистики (2010), Х Международного открытого творческого конкурса журналистов (2011), изучаю поэзию первой волны русской эмиграции.

More Posts

 Leave a Reply

(Необходимо указать)

(Необходимо указать)