Александр Воронель. Нулевая заповедь. – Харьков: Права людини. 2013. – 412 с.
Безусловно, слово – это Бог, тут к Иоанну не ходи, но в начале была все-таки аннотация, прелюдия к книге, задающая ноту и тон чтения. С нее и начнем: «Александр Воронель – профессор физики Тель-Авивского университета и главный редактор русскоязычного журнала «22», один из лидеров еврейского движения в Москве 70-х, в рассказе о своей жизни касается тайн Вселенной и тайн политики, мировых трагедий и комических ситуаций. Не всякий был знаком одновременно с Андреем Сахаровым, Эдвардом Теллером и Львом Ландау. Не всякий близко общался с Андреем Синявским, Юлием Даниэлем и Александром Солженицыным. Не всякий оказался знаком изнутри одновременно с закулисной жизнью академического мира физиков и буднями так называемого «сионистского заговора» в России и Израиле».
Рефрен «не всякий» звучит здесь знаково – и дело вовсе не в графической (пятая-распятая!) избранности автора, в его поразительной жизни и судьбе. Александр Воронель, ученый с мировым именем – еще и замечательный писатель, изготовитель незаурядной публицистики, перетекающей в прозу, инстинктивный стилист, язычески молитвенно относящийся к слову – не игрища в бисер, а громовые стрелы! Внешняя неслыханная простота, чистота и прозрачность языка, ясность-доступность формы спаяны с глубинами-высотами содержания.
Редкостный дар – Воронель не столько описывает, сколько мыслит на письме. Пред нами струится некий поток сознания – классическая Река Жизни, вихревое течение от нуля до бесконечности. У меня-то лично обычно вечно мыслительная капель, как весной в нисане с галутных крыш, а у Воронеля – поток с Потомак, вдобавок логичный, выстроенный, векторный, всеохватный, где закон Стокса связуется с императивом Гилеля.
В своем «Вступлении», шлюзовом преддверии к тексту, Воронель отмечает: «Человек не может быть понят вне, почти бесконечной по объему, культурной системы взаимоотношений, в которую он волей-неволей он оказывается погружен. Поэтому моя книга не имеет ничего общего с исповедью. Перечитывая ее, я хочу лучше понять, собственно, самого себя… Пожалуй, наряду с двумя непознаваемостями, о которых говорится в книге, нулем (небытием) и бесконечностью (Б-гом), я должен признать существование еще и третьей – самого себя, то есть человека».
Сорок глав этой книги – от начальной «Дитя – отец человека» до причальной «Нулевая заповедь» соотносятся, видимо, с восемью десятками прожитых автором лет (год за две). Рожденный в 1931 году в Ленинграде, он был привезен в шестилетнем возрасте в Харьков, в отрочестве пережил одиссею от Сибири до Махачкалы. Если, скажем, у Синявского были с советской властью разногласия стилистические, то у младого Воронеля – сталинистические, а посему: колония, скитания, скиния таланта… В юности из-за анкеты был последовательно не принят в университеты Московский, Ленинградский, Киевский, но чудом попал опять же в Харьковский, на круги своя, где божьим промыслом встретился с Нелей Рогинкиной, отныне навеки ставшей Воронель. С нею вместе, через Саранск, Александр очутился в Москве, пройдя обязательные прописные мытарства и бездомные хождения по мукам. И став уже доктором наук, завлабом в Дубне, стабильным итээровским аристократом с квартирой-машиной – ощутил вдруг трепет забот иудейских, дыханье почвы и судьбы, на манер духа из машины враз создал самиздатовский журнал «Евреи в СССР», начал бороться за Исход («али я право имею?») и в декабре 1974 года был по небу вознесен в Израиль – ну, далее везде…
Невозможно, конечно, предсказать статус Воронеля, останься он у фараона (пусть даже ФИАНа), зарыв свой талант в московскую мерзлоту – академик и Герой? Или лагерный плотник-бетонщик? На нарах или на семинарах? Река истории не имеет иного русла, сослагательного наклонения – у судьбы нет «бы»… Так или иначе, молоткастол-серпастый Союз остался за шеломянем, мутируя помалешку – нынче там, за сермяжным чертополохом, уже двуглавая Русь… Да-с, судьба азартно подкидывает нас, играя в «орлянку» – выпала решка репатриантская. Шалом, терра обетованная, наш солнечный террариум, текущий молоком и медом серпентарий, плюс крокодильи заповедники по соседству! Шм-гам народов многих!..
Отмечу, что обитая на ивритской стороне почти полжизни, Александр Воронель сохранил и, пожалуй, даже преумножил свой велико-могуче-прекрасный, родимый русский язык. Истовый инок, или, скорее, коэн кириллицы! Интеллект, ирония, истинность – вот три кита, на которых стоят (и не могут иначе) его статьи. Да, да, неустанное искание истины – в расширенном, биг-бэнговом, необъятном смысле – вот задача его текстов.
Воронель данной книгой вводит понятие «нулевая заповедь» – как общая основа для соглашений людей. Он берет слова Второзакония: «Вот, Я сегодня предложил тебе жизнь и добро, смерть и зло, благословение и проклятие… Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое…»
Выбери жизнь! Только этот «принцип Воронеля» и способен сохранить человечий дух, цивилизационные ценности, да и просто земное существование двуногих без перьев и с мобильниками.
Пытливый ум ученого-физика, привыкшего к лабораторному эксперименту и теоретическому анализу, помогает автору «Нулевой заповеди» погружать нас с головкой в громокипящий плавильный котел культур (эх, сизифова алия!), раскладывать по неожиданным полочкам нескончаемые политические конфликты (евреи и арабы, забор и террор – чисто земля и воля, да черный передел!), разбирвть по косточкам сшибку цивилизаций – о, эти битвы добра со злом, политкорректно говоря, лучшего с хорошим, культяпых с увечными, и вечный бой скифов с Кифами, война мышей и лягушек (в хорошем смысле) и прочие чижиковы кровопролития, по известному пессимисту Шпенглеру: «Жизнь есть война. Можно ли отказаться от ее смысла и в то же время сохранить ее?.. Цветной видит белого насквозь, когда тот говорит о человечестве и вечном мире. Он чует неспособность и отсутствие воли себя защищать».
Зато Александр Воронель, прямо скажем, своеобразный белый – что твоя гвардия! – сугубый интель-материалист. В очках, так сказать, но с кулачищами. Не кабинетный сиделец, а физик в прекрасной физической форме (см. соответствующие фотографии внутри книги). Павловские слюни и сеченовские рефлексы – суть содержимое «человека массового» – внушают Воронелю мало надежды на будущее. Да и к человечеству в целом он относится без особого пиетета, не говоря уж об особях-вожаках, возглавляющих стаи-страны. Либеральные камлания, закрывание глаз ладошками, идеалы под одеялом…
Хотя выход из грядущего апокалипсиса, по-моему, по-гуманитарному, вот он, на поверхности – да дать по мозгам! А ежели нет их у энтих, так хоть по кумполу! Простое решение… Апостольски-радостно цитирую Александра Воронеля: «Возможно, мировое европейское сообщество подошло вплотную к тому крайнему пределу, у которого сказывается исходно христианская (то есть диссидентская) основа его цивилизации. Ведь террор можно остановить только террором, то есть насилием. Незачем обманывать себя. Полюбить террориста, как собрата по человечеству – хорошее средство стяжать самим для себя царство Божие, но вряд ли эффективное для защиты будущих поколений. И без энергичных насильственных действий о прекращении террора можно только мечтать». Кратко, четко, конструктивно – такое вот послание к женевским мечтателям.
Признаюсь, я читал сию прозу с наслаждением. Ведь сроду мне не везло с любовью к мудрости, так и не посчастливилось перебраться через частокол философских фолиантов, вяз в ихнем жаргоне, густом валежнике. Даже стилист Шестов заставлял меня приниженно знать таки свой шесток, а милейший Бердяев деликатно отпихивал бердышом… Александр Воронель же своими текстами приютил и обогрел, наглядно и внятно показал простодушному мне (а имя мя – легион!), что все эти гегели-шлегели, хайдеггеры-кьеркегоры не просто переливали из пустого в порожнее, из ноумена в феномен – оказывается, философская проза может быть доступна, ясна, красива и доставлять удовольствие. Надо только поднапрячься чуток, подпрыгивая умишком – и вот она, отрада в высоком терему! Близка, как теоремка Ферма! Напрочь изгоняется сухой бес немецкой школы, все эти сапиенсы в сюртуках отправляются на пенсию – и возникает поистине хасидская радость бытия, причем притча разворачивается в эссе. Воронель отнюдь не прост – он понятен. Горит менора, отлетает мошкара суеты, роятся мысли. Его мемуары лишены флера и муара, форма идет под хупу с содержанием. Дуализм духа – профессор физики, и тут же – еврейский мудрец.
«Люди, будьте разумны!» – взывает «Нулевая заповедь», поэтому я, как прилежный читатель, чутко навостряю уши. Вынужденный шустро перелопачивать для потогонных рецензий кучу всякого-разного (скажу учтиво – у, чтиво!), на книге Воронеля я застрял надолго. Благость, мозги отдыхают – точнее, счастливо включаются, искрометно раскочегариваются, плодотворно тарахтят, поглощая текст. Эх, инстинктивная деятельность извилин – шевелиться!..
«Я мыслю, следовательно худо-бедно существую». Ладно. Но Воронелю снова мало, он норовит все подвергать сомнению, тормошит и тащит за собой: «С этой формулы Декарта началось победное шествие рационализма. Какой смысл в этом высказывании? Кто это «Я»? Что значит «мыслить»? И, наконец, как определяется «существование»? Современный человек уже не мог бы позволить себе такой расплывчатости».
Сам автор «Нулевой заповеди» ясно мыслит и классно излагает. Особенно нравятся мне главы о встречах и беседах-размышлениях с Андреем Сахаровым, Александром Солженицыным, Львом Ландау, Эдвардом Теллером – эдакие «семинары с великими». И повествование о дружбе с Андреем Синявским и Юлием Даниэлем, писателями-оборотнями, позорящими советский народ под псевдонимами Абрам Терц и Николай Аржак – не зря на обороте обложки дивная фотография, где Нина Воронель выпивает с Синявским-Даниэлем – процесс соображенья на троих!
А коль скоро столь недюжинные люди дарили Александра Воронеля своей приязнью и вниманием, тянулись к нему, как к своему, из одного караса – значит, в консерватории (вернее, в лаборатории) все в порядке! Сам Воронель сызмальства был лидером, харизмы ему не занимать. Взращенный им некогда подпольный журнал «Евреи в СССР», пройдя репатриантские трансмутации с журналом «Сион» (см. главу «Сион» и чувство юмора»), превратился после двух десятков номеров в знаменитый «22» – притягательный центр «еврейской интеллигенции из СНГ в Израиле». По наблюдению известного физика и публициста Эдуарда Бормашенко, «Воронель разогревает вокруг себя интеллектуальную атмосферу». Симпатичный журнал затевает варево на любой вкус – для всех, кто читает и мыслит. Символично, что имнно 22 буквы в ивритском алфавите, а заодно и двадцать второй номер таблицы Менделеева – титан!
Напослед еще цитата из Александра Воронеля: «Мы живем в среде (можно ли после Эйнштейна назвать эту среду эфиром?), которая насыщена мыслями и безответными сообщениями других людей и сама способна переносить информацию. Волнами ходят по ней настроения, моды, поветрия, но остается и бездонная глубина, основной фон, который по временам дает себя чувствовать…»
Вы, наверное, слышали, есть такой прибор – эхолот. Он ультразвуками прощупывает футы под килем и определяет рельеф дна, впадины и возвышенности, левиафановы деформации и предгрозовую ионизацию, восстания масс, упадок и разрушения, точки перегиба и великие переломы пространства-времени. Воронель – эхолот эпохи.
