Это стихотворение я написал почти пять лет назад. Ни разу в этом не признавался публично, но теперь хочу сказать: когда писал его, представлял любимого поэта и изумительного человека Николая Михайловича Скрёбова. Мне почему-то казалось, что если бы Лорка не был убит и дожил до старости, он был бы похож на Скрёбова. Сегодня ночью Николай Михайлович ушёл из жизни. Ему было 82 года. Потеря эта совершенна невосполнима. Светлая память, дорогой Николай Михайлович!
Он постареет, высохнет, согнется.
Пропахнет табаком платок в кармане.
И на локтях протрется бархат куртки.
И, главное, ему наскучат песни.
Ненужной декорацией гитара
давно висит на выщербленной стенке,
пропитанной неумолимым солнцем,
которое его не согревает.
Служанке тридцать шесть. Он мог погибнуть
когда-то в этом возрасте, но спасся.
И вот теперь уже не замечает,
что ей на вид от силы двадцать восемь.
Зачем он пишет, раз угасли страсти?
Рукою водит давняя привычка,
и мастерство, и отголоски ритмов
отбушевавшей арагонской хоты.
Смерть не страшна. Она уже не демон,
угрюмый и трагически прекрасный,
а старая соседка, грея кости,
сидящая на лавочке садовой.
Смеркается. Издалека доносит
порывом ветра цитрусовый запах,
и скрип колес, и тихий женский голос,
сквозь смех его зовущий: «Федерико!»
Борис Вольфсон
4 марта 2015.
Я любила стихи Николая Михайловича. Как быстро пролетает человеческая жизнь. Как в его стихах:
А по весне и тополям, и кленам
Казался их наряд вечнозеленым.
Он был чудесным человеком, добрым и тактичным. Царствие ему небесное и вечная память!