Мне хочется познакомить вас с замечательным автором – с русской писательницей Зоей Журавлевой. Вообще-то, в аннотациях к ее книгам всегда стояло обозначение – советская писательница, и это как нельзя более точно определяет эпоху, в которой жили и формировались и она, и многие поколения ее читателей. Но, несмотря на то, что героями Журавлевой действительно всегда были советские рабочие, ученые, советские школьники, главное, что ее интересовало, и чем она с удивительным мастерством делилась с читателями, это душевная, духовная жизнь ее героев – рабочих, ученых, детей, которые в конечном итоге теряли скучную приставку «советские», потому что были просто людьми – со своими радостями и горестями, утратами и открытиями.[powerpress]
Возможно, кто-то из вас вспомнит чудесные повести для детей Зои Журавлевой – «Сними панцирь», «Ожидание», «Кувырок через голову», лирические «взрослые» повести «Островитяне», «Выход из случая», или парадоксальный роман с парадоксальным названием «Роман с героем – конгруэнтно – роман с собой». Именно в нем, опубликованном в читаемом всей страной толстом журнале «Нева» в 1988 году, наиболее ярко и зрело проявились талант Зои Журавлевой и ее особое, – глубокое и почтительное – отношение, к Слову и к Душе человека.
Когда исчезнут вещи и дела, и даже след цивилизаций, вдруг прорастут из Времени – Слова, осмыслив жадное Пространство. Все, что копили миллионы лет, Слова вдруг явят, запах свой и цвет, и форму, без которой слова – нет. Ведь только Человек, сам вырвавший Слова из немоты, как джина – из бутылки тесной, внушил себе, что слово – бестелесно, что можно им распоряжаться кое-как, бросать на ветер, как пустяк, и ставить запросто – на место, лишь Человек наивный, так уж вышло, бесстрашно их лишает смысла. Слова – до времени – дают с собой играть, свою скрывая власть, но расщепленный атом содрогнется – от зависти – когда терпенье это оборвется. Хоть можем мы еще бездумно жить, и мелочность свою в слова рядить, и мелкостью своей словам вредить, и говорить, и городить. Им – некуда спешить, у Слов – в отличие от нас – в запасе Вечность.
Этот поэтический выдох, формально записанный автором как прозаический текст, поражает неравнодушного читателя с первой же страницы романа. И далее «проза в стихах» – именно так, не белый стих, не стихи в прозе, а Поэзия как Выдох Души, без разбивок на строфы и абзацы, – дополняет, а в некоторых случаях и облегчает понимание привычного, но зачастую непростого, прозаического текста. Хотя сюжет романа вполне банален: лирическая героиня влюблена без взаимности, ее душа мечется в поисках понимания и счастья, которые, если вдуматься, у нее на самом деле есть – есть семья, друзья, работа, воспоминания о прошлом и надежды на будущее. И есть главное – живая Душа, творчески познающая каждое мгновение жизни.
Мысль, серенькую как лесная птаха, вдруг выразить нарядными словами – моя всегдашняя забота и печаль, и в этом деле я поднаторела, ища для серого – блестящие оттенки. Осталось неразгаданным: зачем? Что заставляет душу вращать мучительно словесный вал? Так океан бездонными валами ворочает… А в результате — ракушками поросший старый остов рыбачьей лодки, прядь травы увядшей иль просто камень выкинут на берег, каких кругом полно на берегу. Зачем так сладостно смещать понятья, когда важней – понять их? Тайный смысл лишь ускользает в ворохе созвучий. И остается лишь мгновенный всплеск, как будто рыба, прохладная и скользкая как мысль, ударив плавниками круто в волны, плеснула… И канула в безвестные глубины. И почему такое наслажденье мне доставляет этот труд души? Такое полное и чистое блаженство, что заглушает все другие чувства, вдруг делая слепой, беззвучной и счастливой? Какое это к Вам имеет отношенье? И почему – имеет, вот вопрос…
Героиня Зои Журавлевой часто обращается к «герою своего романа» без имени, на Вы. И хотя имя его где-то проскальзывает, в итоге осознаешь, что как раз эта возвышенная безличность является ни чем иным, как обращением автора к себе самой. Примечательно, что влюблена героиня в школьного учителя математики, который, в свою очередь, самоотверженно и преданно влюблен в свой предмет, – математику, как известно, царицу всех наук. И чем дальше углубляешься в текст романа, тем яснее понимаешь, что парадоксальное название является единственно возможным и точным определением отношения автора не только к своими персонажам, но и вообще – к жизни: «Роман с героем – конгруэнтно – роман с собой».
В этом отношении просматривается глубина и — разрешение знаменитого спора физиков и лириков шестидесятых «кто важнее: физики или лирики?» — бесстрастная точность в науке или возвышенность чувств в искусстве? У Зои Журавлевой важно всё – всё конгруэнтно накладывается одно на другое, всё идет в копилку осмысления жизни. Да и ее личный опыт – яркий тому пример: выпускница филологического факультета Ленинградского государственного университета, она много и плодотворно работала в различных газетах, поставляя в редакции живые впечатления от участия в многочисленных экспедициях – геологических и зоологических. Экспедиционная романтика, знакомство с бытом провинции оказали благотворное влияние на авторский стиль писательницы: он буквально пронизан любовью и уважением к обыденному, потому что Журавлева точно знает, что в простоте обычной жизни и заключен ее великий смысл:
В последнем приступе тепла, таком глубоком перед первым инеем, вдруг земляника сдуру зацвела и колокольчики цветут по-синему. А вдоль тропинок – будто прорвались – оранжево и жгуче прут маслята, насаживая легкий палый лист себе на голову. Безлично и призрачно в овраге щелкнул выстрел, как треснул под ногой ольховый куст. И чей-то голос, призрачный и чистый, сверкнул среди берез. И в ельнике потух. Вновь тишина – прозрачна и густа. И слышишь то, чего нельзя услышать, – как слабы жерди старого моста через ручей, как медленно в сосне восходит сок, как неизбежно всему приходит срок, утратам и надеждам, как белый гриб на взгорке одинок, коль взор не радует ничей, и никому не нужен, а в луже крошечный вскипает пузырек, и выцветает в сумерках восток, и где-то чей-то остывает ужин. Болотных кочек прозелень пышна, как будто впереди – весна. А в деревеньке уж зажигаются огни, дрожа за окнами, как свечи. Здесь местные фамилии смешны и, может, потому – так вечны: Ванюшечкины, Репкины, Горынычи, возможно – прозвище, а может – так и есть, когда-то к слову относились иначе, умея тайный смысл его беречь, и в подполе, где нынче лишь картошка, гнездился Домовой и шастал ночью на добрых и мохнатых ножках, оберегая сон людской. А речка Вруда, где спит форель и где бобры еще плетут свои запруды, летит бугром и выше берегов, тяжелая вода слоиста, словно льдины, и баньки, маленькие копии домов, исходят теплым дымом. Светящиеся пряди иван-чая их празднично и чисто обрамляют, и в сумерках сияют у реки забытые на грядке ноготки в соседстве с увядающим салатом. Прозрачная печаль, как будто бы уже знакомая когда-то, что – радости сродни, соединяет всё — беззвездную сияющую даль, тебя, чернеющую лодку в камыше и деревенские дрожащие огни из окон. Как перед гибельным полетом – птице, как землянике – хочется душе бесстрашно и последне обольститься…
Как точна Зоя Журавлева в каждой своей фразе, сложном обороте, неожиданном образе, – одним словом, точна в форме, потому что без этой точности не достичь цели, сверхзадачи – узнать, что там, в глубине души, то есть, – в самой сути человека. Она как бы ведет разговор о тайнах Слова, Творчества, и, если хотите, о смысле, используя удивительную авторскую форму, условно названную нами «проза в стихах», на страницах своего «Романа с героем…», сюжет которого основан на истории безответной любви героини романа, но ее любовные переживания настолько тесно вплетены в процесс ее же миропознания, что их трудно – да и не нужно – выделять особо. Чего не делает и сама Зоя Журавлева:
Продолжение следует
