Есть книги-размышления, рожденные в часы прозрений и продолжающие свое камерное независимое существование на книжных полках. И есть книги-откровения, импульсы от которых расходятся за пределы пространственные и временные. Есть книги, которые навсегда останутся только книгами, предметом эстетического наслаждения. И есть книги-судьбы, книги-жизни, опаляющие ладони в миг, когда они, беспечно порхая от обложки к обложке, вдруг касаются Пламени.
Я заброшена в жизнь
как агентов бросают под поезд,
Когда им угрожает всерьез
неизбежный провал,
Я заброшена в жизнь,
и ее я хлебаю запоем.
Не надеясь на то,
чтоб мой жребий меня миновал.
Инна Богачинская — поэт настолько сложной и настолько чистой судьбы, что упоминание лишь Имени способно что-то повернуть в душе, привести в движение скрипучие механизмы совести — единственные механизмы, для которых смазка является причиной коррозии. Вот она, тайна Дара, вынашиваемая в глубинах фамильного древа и наконец выплеснувшаяся, выпутавшаяся из клубка генов и хромосом. Вот он, этот ростов, который становится вскоре запретным плодом в нашем эдемском саду. Вот оно, средоточие, квинт-эссенция познания Добра и Зла, за которым следует неминуемое Изгнание.
… Оттерпела свой срок.
Отхлебала остывшие ужины.
В Ваши игры сыграла,
где счет обрывался ничьей.
Больше я не смогу.
Только Млечным Путем забинтую я память.
(Страницы из дневника).
Это невиданное досель Изгнание — Изгнание в Космос.
Только Космос в ответе
за то, что меня приручил.
(Баллада о невписываемости).
Образ Космоса в поэзии Инны Богачинской двойственен. С одной стороны, Космос "приручает" лирическую героиню, а, с другой, — "отлучает", поскольку он символизирует пространство, противопоставленное земному, в смысле "заземленному".
"Заземленность" — обиталище бушующих стихий, исторгаемых человеческими душами, "израсходованными вампирством бумажки", "околдованными чинами", "сосватавшими себя с глухотой".
Низменные побуждения, зарождающиеся в нас, их темная энергия — своего рода смог, разрушающий биосферу.
Этот век сам себя протаранил.
Этот век сам себя предрешил.
Этот век — клоунада — на грани
А трофии души.
Или:
Наши помыслы концерогенны.
Перед этим бессилен врач.
Космос "приручающий" — это то сакраментальное пространство, где Поэт находит Приют и Успокоение, куда не проникают "судьи", выносящие свой извечный приговор, "винительным казня творительного весть". Эти пределы недоступны им. Туда, сквозь залы Вселенной, махнув на прощанье рукою", уходит Иван Елагин. Уходит не "в", а "от".
Уходят поэты
от толков,
пустот
и грызни,
Отбросив заносчиво
все уговоры остаться.
Темная, непознанная сторона Бытия – смерть – оборачивается Светом, не обезличивающим, а сохраняющим индивидуальность Художника. Смерть в поэтике Богачинской – не Сфинкс, но Дом. Знаменательны, с этой точки зрения, стихи "Памяти Саши Ало-на". Обращение к безвременно ушедшему Алону – это обращение не к воспоминанию, но к человеку, продолжающему и в запредельности выполнять свое назначение.
Как Вам пишется там, где ни слов,
и ни пуль,
и ни распрей…
…………………………………………………………………………………..
Мы уйдем после Вас
в безразмерное это пространство.
Только как бы узнать,
что Вы там написали еще?..
Понятия Дома и Бездомности, Жизни и Смерти смещены и перевернуты в космосе поэта. Живые зачастую всего лишь манекены, а умершие — бессмертно живы. Не мы теряем их, как это принято считать, но они нас.
Растревожил Шопен.
Перерезало молнией скерцо.
И яснее представились все,
потерявшие нас.
Смерть – свет, жизнь – тьма. И даже в ранних стихах, помеченных 1963-1976 г.г. восприятие смерти, боли соприкасается, сосуществует с образами тишины, света.
Онко-призрак. Онко-неизбежность.
Горло ледяной петлей свело.
Что за гранью? Сон? Сознанье? Нежность?
Пахнет болью. Тихо и светло.
(Памяти Екатерины Нестеровой)
Пронзительность лирического монолога мчит нас в мир распахнутый, мятежный, планирующий на утесы и камни, которыми сплошь выстлано наше бытие.
Ни один не предвидел полис
Этой сладчайшей жути,
Где каждый из нас исполнил
Соло на парашюте.
(В тот вечер)
Мир, несущийся туда, где пенистые воды становятся прозрачными — к истокам Мудрости и Сотворения.
"Это творящие потоки неосознанной нам энергии. Это связь всего со всем. Это глобаль ный компас с направлениями, уходящими недоступные нам глубины. Это неиссякаемы* источник света, не ведающий дискриминации Это —реальность незримого мира".
(Поговорим о странностях своих)
"Просто проза" — так назван третий раздел книги "Подтексты". Но линии строк, графически совпадающие с тем, что обычно воспринимается как проза, имеют ту же внутренюю "кардиограмму", то же излом, ту же "тахикардичность" ("Рифмы моих стихов ускользающи. / Ритмы — тахикардичны."), что и стихи. Каждая строчка этой необычной прозы несет в себе не только фактическую и образную информацию, но также информацию ритмическую, что делает описываемые эпизоды или авторские размышления болезненно яркими, словно сны или видения. Так и слышишь разбивку каждой строки
Неожиданно надломилась
пребывавшая
в длительном напряжении пружина.
Сдал автомат наблюдения,
мгновенной переработки
фактов и явлений.
Расшаталась долго крепившаяся ось.
(Прощальный этюд)
И поэзия, и проза Инны Богачинской — не словесные творения. Это Сотворение по Слову. Это вечное извлечение из себя корня Вселенной. Это "соло на парашюте". Поэзия возвращения к себе, возвращения в себя. Возвращение из хаоса встреч в космос одиночества, из ежедневного бессмертного небытия в краткое бессоннное бытие.
И опять не уснешь
под нью-йоркский затравленный
реквием,
И опять осознаешь
пустынность своих
островов.
И пройдешь по себе — как по камням
несбывшейся Греции —
Где руины,
шедевры,
и в тысячи миль —
НИ-КО-ГО…
Вера ЗУБАРЕВА, Пенсильванский университет
_______________________________
