Mar 072011
 

Она очень похожа на отца. Если бы не это явственное сходство, ещё долго оставались бы сомнения. Ведь целые поколения советских людей выросли в уверенности, что у главного советского поэта не было детей.

Когда в 1989 году Патриция Томпсон заявила, что приходится Владимиру Маяковскому дочерью, не были удивлены только глубокие знатоки его биографии. После первого её визита в Россию в 1991 году сомнения исчезли. Их сходство поразительно. Патриция была в России четыре раза в 1991-1993 годах. В 1993 она выпустила книгу «Mayakovsky in Manhattan», основанную на архиве её матери, Элли Джонс, и в первую очередь на шести магнитофонных записях, сделанных 5 июня 1979 и 4 сентября 1982 года. В 2003 году в Москве вышел русский перевод этой книги «Маяковский на Манхеттене». В архиве Элли Джонс, который достался Патриции, письма и телеграммы Маяковского к ней, рукописи его стихотворений, написанных во время пребывания в Америке, фотографии и рисунки Маяковского и Давида Бурлюка. Два знаменитых рисунка друзей-футуристов – два портрета Элли – сделаны в один день во время визита в летний еврейский лагерь «Нит Гедайге». С. Кэмрад во время встречи в музее Маяковского в Москве в 1991 году предоставил Патриции свою рукопись «Дочка», которая также отдельной главой вошла в её книгу.

Изначально написать автобиографическую книгу об их романе с Владимиром Маяковским планировала сама Элли Джонс, и магнитофонные записи сделала именно для этого, но написать книгу так и не успела. За книгу взялась Патриция, которая долгое время не хотела заниматься этой темой. Она пишет: «Я должна признаться, что большую часть своей жизни сопротивлялась и не читала Маяковского и книг о нём. Я не хотела раствориться в его сверхмощной личности. Я хотела быть собой». Характерная история для детей выдающихся родителей. А если учесть, что Патриция Томпсон является профессором педагогики «Леман Колледжа» при нью-йоркском Университете, автором около тридцати книг в области феминизма и экологии, читает лекции в Америке, Канаде и Европе, становится понятно, что она действительно стала реализованной самодостаточной личностью. И, тем не менее, голос крови победил. Наверное, она нашла внутренний баланс, правильное соотношение между любовью и преклонением перед гениальным отцом и собственной карьерой, собственными достижениями. Сейчас в квартире Патриции на Манхэттене книжные полки заставлены книгами Маяковского и о Маяковском, на стенах висят его портреты, на столиках стоят бюсты поэта. Она не говорит по-русски, но пытается смотреть русские телепередачи и подписывает книги инициалами «Е.В.» – Елена Владимировна. В свои 84 года она очень активна и энергична. Патриция – довольно высокая, стройная, с гордой осанкой, приятная в общении. Она продолжает преподавать, писать, выступать с лекциями. А когда становится рядом с фотографией отца… Не перестаю поражаться, как в наше сейчас протянулась ниточка из такого далёкого прошлого.

Маяковского люблю со школы. Особенно ранние стихи. Футуристические штучки, турне с Бурлюком по городам России, живое слово – всё это произвело впечатление раз и навсегда. Энергия, пульсирующая в строках, осязаемая, мощная, не оставляла сомнений в гениальности автора, каким бы пафосным не было это слово. Поэтому, увидев прошлым летом анонс книги Бенгта Янгфельдта «Ставка – жизнь. Владимир Маяковский и его круг», я тут же её захотел. Ждать пришлось недолго, книгу прочитал взахлёб, на 357 странице обрадовался, что у великого поэта есть наследники, а когда на 606 странице прочёл, что дочь Маяковского Патриция Томпсон жива, живёт в Нью-Йорке и Бенгт недавно с ней встречался, план созрел мгновенно. Я решил её найти, познакомиться, выразить своё восхищение творчеством её отца, в конце концов, подписать книгу. В радостном возбуждении позвонил своему папе, который живёт как раз в Нью-Йорке, и решительно поставил перед ним задачу отыскать Патрицию в небольшом, в общем-то, городе. В конце концов, для чего существуют телефонные справочники?! Папа попытался отнекиваться, но, осознав бесполезность этих попыток, через пару недель выдал план действий. Патриция была приглашена на приём в российское консульство в Нью-Йорке, папа сделал так, чтобы его тоже пригласили, и знакомство состоялось. Параллельно он познакомился с Зурабом Церетели и ещё несколькими видными культурными деятелями России, после чего попытался не мыть руки, но природная чистоплотность всё же взяла верх. Через некоторое время Патриция пригласила его в гости, они очень долго говорили, папа ушёл нагруженный впечатлениями, фотографиями и подписанными книгами. Потом они встречались ещё несколько раз, Патриция рассказывала о своей научной карьере, семье – у неё есть сын и внуки, – и записала видеообращение в Одесскому Литературному музею, для которого по моей просьбе также подписала биографию Янгфельдта и свою книгу. А я переслал ей фотографии с музейными стендами, посвящёнными её великому отцу, и фото табличек на домах из переулка Маяковского. Ведь Маяковский много раз бывал в Одессе, выступал, причём в первый раз, в 1914 году, вместе с Давидом Бурлюком, который в 1899-1901 годах учился в нашей Художественной школе. Вспомним начало «Облака в штанах»… В общем, Патриция было очень приятно узнать, что в Одессе её отца помнят и любят.

Нашёл я и Бенгта Янгфельдта, спасибо «нашему человеку в Швеции» Михаилу Казинику. Когда я написал Бенгту про историю с Патрицией и выразил восхищение его книгой, он ответил, что моё письмо подняло ему настроение на весь день. А ведь восхищаться действительно есть чем. Наверное, книга Янгфельдта – самая полная и самая лучшая биография Владимира Маяковского на сегодняшний день. И что удивительно – написал её не русский литературовед, а швед, написал сначала на шведском, а потом сам же перевёл большую часть книги на русский. Теперь благодаря Бенгту в Швеции о Маяковском знают не меньше, а может быть, даже больше, чем у нас. За свою книгу в 2007 году Бенгт Янгфельдт получил премию Августа Стриндберга («шведский Букер»).

А теперь хочу вернуться немного назад и рассказать о том, как Владимир Маяковский попал в Америку, как познакомился с Элли Джонс и как сложилась её судьба.

Осень 1924. Маяковский в глубокой депрессии. Их отношения с Лили Брик, именно любовные отношения, сошли на нет. У Лили всё новые и новые романы, она никогда не скрывала своих мужчин. Очередная её страсть – Александр Краснощёков, он же Абрам Краснощёк – большой советский чиновник, банкир, который к тому же попал в тюрьму, и Лили опекает его дочь, Луэллу. Она объясняет Маяковскому, что бросить Краснощёкова в такой ситуации было бы подло. Он мечтает уехать из Москвы, и не просто в Европу – путь в Берлин и Париж был для него всегда открыт, – а в кругосветное путешествие или хотя бы в Америку. Он едет в Париж, чтобы там добиваться американской визы. В Париже жила Эльза Триоле, сестра Лили, именно с Эльзой Маяковский познакомился вначале, романа у них не получилось, но Эльза познакомила его с Лили. Сейчас, по прошествии стольких лет, Эльза сохранила чувства к Маяковскому, он же – только дружеские. И вот в Париже они не расстаются, но по банальной причине – Владимир Владимирович совершенно не знает языков, что его безумно раздражает; поэтому, как он сам пишет, объясняется «на триоле». Он таскает с собой Эльзу даже на свидания. Именно в таком амплуа Маяковский привлёк поначалу и Элли Джонс в Нью-Йорке, но об этом позже. В Париже он много общается с художниками – Марселем Дюшаном, Мен Рэем, Робером Делоне, Пикассо. Особенно сдружились они с Фернаном Леже. Маяковский страстный игрок, он играет в карты, на бильярде, заключает пари. Полтора месяца в Париже пролетели быстро, но не приблизили его к цели – американцы так и не дали визу, и он возвращается домой, чтобы повторить попытку весной.

Вторая попытка оказалась удачной. В мае 1925 Маяковский снова в Париже, уже с мексиканской визой, у него с собой 25 тысяч франков, что в советских рублях составляло 2400 – трёхгодичная зарплата совслужащего. Колоссальные по тем временам деньги, которые у него за несколько дней до отплытия в Мексику украли. Как писал он сам в письме к Лили: «Вор снял номер против меня в Истрие, и когда я на двадцать секунд вышел по делам моего живота, он с необычайной талантливостью вытащил у меня все деньги и бумажники (с твоей карточкой со всеми бумагами) и скрылся из номера в неизвестном направлении. Все мои заявления не привели ни к чему, только по приметам сказали, что это очень известный по этим делам вор. Денег по молодости лет не чересчур жалко. Но мысль, что моё путешествие прекратится и я опять дураком приеду на твоё посмешище, меня совершенно бесила».

Сомнительно, чтобы Маяковский держал все наличные деньги в одном бумажнике. Может быть, он проиграл их, как незадолго перед выездом, ещё в Москве, проиграл все дорожные деньги? В любом случае писать об этом в письме он не мог и не хотел. Лили пришла ему на помощь и «додавила» издание Госиздатом, где Маяковского не очень любили, Собрания его сочинений в 4-х томах. Правда, по низкой цене, 12 копеек за строчку (журналы и газеты платили ему в это время 70 копеек за строчку). Тем не менее, аванса в 2 тысячи рублей и собранных друзьями в Париже денег хватило, и 21 июня 1925 года на корабле «Эспань» Владимир Владимирович отплыл в Мексику. Как он пишет, за восемнадцать дней в пути он хорошо натренировал мимические мышцы, потому что объясняться мог только жестами и мимикой. В Мексике он довольно долго ждал визу и уже потерял надежду, ведь если Мексика годом раньше признала Советский Союз, то Америка пока нет, но чудо свершилось, во многом благодаря друзьям поэта, живущим и работающим в Нью-Йорке. Маяковскому пришлось дать залог в 500 долларов – половину годового дохода американца, которые он взял в займы у сотрудника советского посольства в Мехико. В анкете он сообщил, что является художником, который собирается показать в Америке свои работы. И вот 30 июля 1925 года Маяковский наконец в Нью-Йорке. Первым человеком, с которым он встретился, был, конечно, Давид Бурлюк. Очень скоро американские власти поняли, кто на самом деле приехал в Америку. Портреты и интервью Маяковского стали появляться во множестве газет, особенно в коммунистической прессе. «Нью-Йорк Таймс» писала: «Самый популярный поэт России, Маяковский, одновременно и самый богатый поэт – в той мере, в какой богатство позволительно на его родине. … Его последняя книга принесла ему 10 тысяч долларов. Маяковский самый известный картёжник в России. Он проигрывает в карты намного больше того, что зарабатывает, и живёт на выигрыши». В отличие от Европы, Маяковский много выступал в Америке. Он провёл несколько нашумевших выступлений в Нью-Йорке, совершил турне по восточным штатам, на его выступление в Central Opera House пришло две тысячи человек. На выступлениях он рассказывает о жизни в СССР.

Америка произвела большое впечатление на поэта. Он пишет стихи, его путевые заметки «Моё открытие Америки» вышли в 1926 году отдельной книгой. По возвращении домой он будет читать многочисленные лекции «из американской жизни». А пока американское турне в самом разгаре. Удивительно, что Маяковский, который всегда из любых поездок часто и много писал Лили, независимо от их текущих отношений, за два месяца пребывания в Америке отправил ей всего несколько коротких и бессмысленных телеграмм. Это было настолько нетипично, что уже сама Лили пишет ему отчаянно: «Куда ты пропал» и «Не смей забывать меня!».

Через месяц после приезда Маяковского в Америку произошла трагедия, которая во многом повлияла на дальнейшие события. 27 августа погиб Исайя Хургин, который помог Владимиру Владимировичу получить визу и снять квартиру в Нью-Йорке. Хургин утонул во время прогулки на лодке по озеру Лонг-Лэйк недалеко от Нью-Йорка. Вместе с ним в лодке находился Эфраим Склянский, прибывший в Америку за три дня до этого в качестве председателя советского треста «Моссукно». Хотя официальной причиной гибели была названа внезапная буря, скорее всего, это было заказное убийство – Сталин в то время развернул активную кампанию против троцкистов, а Склянский был одним из ближайших людей Троцкого. В русской диаспоре Нью-Йорка смерть Хургина вызвала горе и смятение. Все понимали, что при желании найти могут любого и везде. Маяковский произнёс речь на траурной церемонии и нёс урну с прахом Хургина на пароход, отбывающий в Россию.

Через несколько дней после гибели Хургина и Склянского Маяковский получил приглашение на вечеринку от Чарльза Рехта – радикально настроенного американского юриста, который консультировал советские предприятия в Америке и тоже содействовал в выдаче поэту визы. На этой вечеринке и произошло его знакомство с Элли Джонс. Элли, или Елизавета, урождённая Зиберт, родилась в уральской деревне в октябре 1904 года, в семье потомков немецких меннонитов – протестантской секты. Елизавета знала, помимо русского и немецкого, ещё английский и французский языки, и во время работы переводчицей в Американской администрации помощи в Самаре познакомилась с английским бухгалтером Джорджем Джонсом, за которого вышла замуж в мае 1923 года, когда ей было всего восемнадцать. Молодожёны переехали в Америку, но брак оказался неудачным, и они довольно скоро расстались – Джонс снял Элли квартиру на 71-й улице, и она зарабатывала на жизнь, работая манекенщицей. Вполне вероятно, что Джонс женился на Елизавете, чтобы помочь ей выбраться из России. Итак, к моменту знакомства с Маяковским Элли было всего двадцать лет.

Практически сразу они стали неразлучны. Первоначальный интерес Маяковского к Элли был, скорее всего, вызван практическими соображениями – как Эльза Триоле в Париже, Элли Джонс была его переводчицей в Америке. Она помогала ему покупать одежду, обувь, подарки дамам, заказывать еду в ресторанах. Однако очень быстро в их отношениях появились чувства. «Он заходил ко мне каждое утро, и мы проводили день вместе, читая и гуляя. … Нас постоянно куда-то приглашали. Он везде брал меня с собой». Маяковский и Элли были очень осторожны и тщательно скрывали свои отношения – недавний случай с Хургиным показал силу чекистов, а роман с эмигранткой для главного пролетарского поэта мог быть опасным не только для его репутации, но и для жизни. «Мы всегда использовали официальную форму обращения, – вспоминала Элли. – Ни он, ни Бурлюк никогда не называли меня иначе как Елизаветой Петровной. На людях он целовал мне руки».

Маяковский много работал и выступал. Денег у него было мало, поэтому кушали они в недорогих русских и армянских заведениях и в детском кафе на Пятой авеню. Почти всё свободное время он проводил в русских и еврейских кварталах Ист-Сайда, часто играл на бильярде и посещал негритянские кабаре в Гарлеме, где, кроме него с Бурлюком и Элли белых не было вообще. Страдая от языкового барьера, который не давал ему возможности на многочисленных встречах с американцами развернуться во всю мощь своего таланта, он предпочитал проводить время с Элли. Маяковский много общался с представителями радикальных еврейских кругов и напечатал в газете «Фрейгайт» два стихотворения в переводе на идиш. Они с Элли довольно часто ссорились, яркое тому подтверждение – рисунок Маяковского, вынесенный Патрицией на обложку своей книги. Несмотря на ежедневные встречи, Элли и Маяковскому удалось удержать в тайне свои отношения – кроме Бурлюка, очень немногие знали или догадывались об их истинном характере. В поэзии Маяковского образ Элли встречается, пожалуй, лишь однажды. В стихотворении «Вызов» он пишет: «Мы целуем – беззаконно! – над Гудзоном ваших длинноногих жён». Причём в первоначальном наброске вместо «мы» стояло «я».

К концу октября деньги у Маяковского закончились совершенно. Это и стало основной причиной его отъезда из Америки. Он много выступал, что-то выигрывал, много занимал, но Лили Брик собралась в Италию, и он отправил ей почти 950 долларов на поездку, сам оставшись без гроша. Перед отъездом на последние деньги он купил Элли зимнюю одежду и оплатил месячную аренду квартиры. На самом себе он экономил. Если из Парижа Маяковский ехал первым классом, то на корабле «Рошамбо», который шёл в Гавр, он провёл восемь дней на дешёвой койке на самой нижней палубе. И тем не менее, когда Элли, провожавшая поэта на корабль, вернулась в свою квартиру, чтобы «броситься на кровать и рыдать», вся кровать была усыпана незабудками.

Когда Маяковский уезжал, ни он, ни Элли не догадывались о том, что она беременна. Маяковский как-то спросил Элли в начале их отношений, предохраняется ли она. Элли ответила: «Любить – это иметь детей», на что он ответил: «Ты сумасшедший ребёнок». Уезжая, Маяковский попросил Элли держать в тайне всё, что было между ними, попросил её писать ему, но не прямо, а на адрес сестры, и признался, что сам он не большой писатель писем. Элли не всегда придерживалась обещания и писала ему напрямую, сам он тоже писал ей. Вероятно, догадываясь о её положении, он в новогодней телеграмме написал: «Пиши всё. Всё. С Новым годом». 6 Мая Элли наконец известила его о предстоящих родах, но тоже в завуалированной форме, написав: «Через три недели необходимо заплатить $600 в госпиталь. Если можете, пришлите по этому адресу… Думаю, что понимаете моё молчание. Если умру – allright – если нет, увидимся». 15 июня 1926 года Элли родила дочь Хелен Патрицию, которую кратко тоже называли Элли. Сейчас Патриция просит называть себя Еленой Владимировной, по крайней мере, в общении с русскими. Маяковский связался с Элли, как только узнал, что стал отцом.

Реакция поэта на рождения дочери очень характерно отражена в одной из записных книжек 1926 года. На пустой странице он написал одно слово: «дочка».

Законным отцом Патриции считался Джордж Джонс, который взял на себя заботу о её воспитании. Маяковский хотел поехать в Америку, но это было совершенно нереально. Давая выход отцовским чувствам, он сочинял стихи для детей, в киносценарии «Дети» рассказывается о голодающей семье американских шахтёров, в которой мать звали Элли Джонс. Он увидит свою дочь два года спустя один единственный раз, в 1928 году, в Ницце, где обе Элли – старшая и младшая, – проводили лето. Он узнал об этом совершенно случайно, будучи в Париже, от общей нью-йоркской знакомой. Встреча была очень короткой. Некоторое время после этого они активно переписывались, потом всё реже, а через два года поэта не стало. Элли Джонс получила университетский диплом и всю жизнь преподавала языки: русский, немецкий и французский. Она умерла в Америке в 1985 году, а в 1989 Патриция Томпсон впервые публично объявила, что она – дочь Маяковского.

Вот так всё это было. В предисловии к своей книге Патриция пишет: «Эти записи содержат информацию о том, что моей отец Владимир Маяковский и моя мать Элли Джонс договорились хранить в тайне. Каждый раз, когда мама упоминала об этом, она прикладывала палец к губам (как это делал Маяковский, собираясь покидать Нью-Йорк, до того, как они узнали о том, что мама беременна), говоря просто: «Про это мы должны хранить молчание». Я не связана их клятвой. Для того, чтобы заполнить пробелы в биографии моей матери, я разрушаю это почти семидесятилетнее молчание. Настал мой черёд рассказать о Маяковском как о человеке – любящем, нежном, эмоционально уязвимом, человеке из плоти и крови, каким его знала и любила моя мать, человеке, которого я знаю как своего отца. Кровь – не бронза – текла в его венах».

P.S. Я послал Патриции подписанное Татьяной Ивановной Липтугой приглашение приехать на празднование 216-й годовщины со дня основания Одессы. Хотя ей восемьдесят четыре, она выразила такое желание. А вдруг это действительно произойдёт?

avatar

Евгений Деменок

писатель, журналист, культуролог. Автор многочисленных публикаций в журналах, газетах и литературных сборниках. Один из создателей литературной студии «Зелёная лампа» и философского клуба «Философский пароход» при Всемирном клубе одесситов. Член Президентского совета Всемирного клуба одесситов. Автор книг «Ловец слов», «Новое о Бурлюках», «Занимательно об увлекательном», «Казус Бени Крика», соавтор книг «3 + 3», «Легенда о чёрном антикваре и другие рассказы не только для детей», «Пять». Статьи и проза переведены на английский, французский и греческий языки. Лауреат премии Корнея Чуковского и муниципальной премии имени Паустовского

More Posts

 Leave a Reply

(Необходимо указать)

(Необходимо указать)