Ибо достоин
Врата выбирают входящего. Не человек.
Хорхе Л. Борхес
Поэзия, слагающая свою собственную, никем не подаренную молитву, ничего никому не доказывает. И тем более не нуждается в доказательствах взаимности со стороны читающей публики.
Изящная словесность – освободительное начало от пошлости, что переполняет каждый час, громоздит в кучу события, из которых большей частью и состоит жизнь, но которые сами по себе, порознь, без какой-либо, кроме временной, связи не имеют ни малейшего смысла.
Привязанность к слову не менее таинственна, чем любовь или какое-нибудь другое обличие путаницы, именуемой жизнью. При этом важна не сама тайна, но путь её постижения.
Поэзия питается зачарованным неверием и – одновременно – человеческим желанием верить, будто кто-то в ней ещё не разуверился до конца. Пиитическая истина вездесуща, но её, как колокола, больше слышат, чем видят.
Не потому ли (в различных вариантах), по свидетельству Валери, Эмерсона и Шелли, все стихи прошлого, настоящего и будущего – фрагменты одного бесконечного стихотворения, принадлежащего всем поэтам Земли? Вместе с тем нет ни одного истинного поэта, который не вычеканил бы себе свой символ.
О Сергее Сутулове-Катериниче хотелось бы для начала повторить вслед за Юрием Беликовым, что воистину «он – испанский бык русской поэзии». Дабы воспринимать его творчество, надо (на деле либо потенциально) ЛЮБИТЬ СЛОВО. И наоборот, не имеющему склонности к настоящей литературе здесь делать нечего.
Чем ярче поэт, тем безнадёжнее задача избавиться и одновременно разобраться с причудливыми очертаниями «послевкусия» на сетчатке нашего восприятия, привыкшего (что ни говори) к полумраку.
Человек бурных вожделений, / на этом, Гомером придуманном свете… /, Сутулов-Катеринич неустанно стремится к вербальному идеалу стоического аскетизма. Выразительность строки / Боже правый, Боже левый… / затмевает все возможные толкования и от них не зависит. Амплитуда его поэтического творчества велика. Лучшие вещи существуют независимо от породившего их душевного движения и от общих мест, которые в них выражены. Они отнюдь не темны характерным для нынешнего безвременья беспросветом, не грешат стремлением смутить или развлечь загадками. Они (чтобы как-то определить их) – это словесные объекты, отдельно и самостоятельно существующие, как берега реки, деревья, отраженья в воде.
Да и сам избранный поэтом жанр смешения далеко не прост. Не исключая известного беспорядка, видимой, а порой и нарочитой несвязности и простоты в таких замечательных откровениях, как «Полная невероять», «Божий сыр» и «ещё… уже… сейчас…», он немыслим без царящего над ним порядка высшей пробы, который открывается шаг за шагом. При всём натиске стиля гиперболы и метафоры уподоблены изначально знающим своё место под солнцем, сотворённым поэтом.
Прошлое наших предков и грядущее наших детей, как, впрочем, и настоящее – из тех вещей, глубина которых измеряется нашим незнанием. Вдвойне поражают головоломно-биографические детали, выпавшие на счастливую, в чём уверен, долю Сергея. Каков диапазон! От грозящего сибирским пальцем – ИШЬ ИМ – Ишима до смиренно молитвенного – ТАКО РАДИ – на гвинейской заливной волне африканского Такоради с Градом Креста посередине. Германо-балканские инстинкты обузданы истовой и даже неистовой верой в русское слово / Капельки крови – «божьи короф-фки»… / Мистика миссии, да и только. Сама БИОГЕОГРАФИЯ, / проафанасив за три моря /, как стихотворение, которое, кроме всего прочего, – интонация и выражение того, что не поддаётся переводу.
Его поэзия выразительна каждым стихом, каждой частью последнего. / Человек идёт за Солнцем, А душа бредёт за пивом… / – парадоксу рисковой неоднозначности обязаны эти строчки своему классу.
Присутствие поэзии Сутулова-Катеринича в повседневном сродни незамутнённому доводами разума инстинкту – маска, оберегающая от злобы конформизма. Его непоседливое любопытство, граничащее с неуёмным желанием знать всё, способно утолиться лишь на грани опасно запретного / мыслить нельзя молчать /.
У него не человек скитается по земле – это сама земля спешит из-под ног героя (автора), освобождая от силков повседневной суеты приспособленчества, где мысль оциклена, словно белка в колесе, и требует оправдания этому кругу. Слова, прошедшие терапию неслучайных совпадений, предстают теми искрами, которые сыплются из глаз при столкновении с чудесным. Речь идёт о возвращении былой силы темпераменту, взятому в почти физиологическом смысле этого слова. Способность видеть стихами доведена до некого предела и порой достигает перманентной интенсивности поэтического жанра, когда вокруг, кажется, ничего, кроме него, и нет.
Он осознаёт, что «сопосокрушения» слов совершенно закономерны, и их поэтическая ценность тем более высока, чем менее осмысленными и благозвучными они кажутся на первый взгляд. Таковы писанные с «ВОЗНЕСЕНСКИМ» пиететом «Ведьма и Затворник», «Современники и сокровенницы» и «Семь речей». Секрет заключается в стихийном подборе одноимённых либо, по крайней мере, созвучных внутреннему камертону слов-образов, которым пресловутый здравый смысл пытается противопоставить заслон «сейчасной» рассудительности.
Кинематографический (со времён вгиковской молодости) искус вставить хронотопный пейзаж в рамку видо(правдо)-искателя не даёт – в предельно концентрированном виде – покоя авторскому воображению, способному наделить временные координаты пространственными характеристиками. Именно здесь осуществляется массовый выход за пределы физического в метафизику как живое религиозное переживание. А выбор им сжатой и краткой формы, обладающей зарядом многообразных смысловых проекций, динамизм интеллектуального начала, призванный мобилизовать читающего, выражает внутреннюю закономерность собственного духовного роста и реализации такового в творчестве. Его лирика передаёт мир впечатлений и ощущений современного человека, мир будней, освещённый жизнелюбивым сознанием их значительности и очевидной иносказательности.
В родном раю чужой монах
Оплакал падшую звезду.
(На Новодевичьих прудах –
Одну звезду, одну беду…)
В родных годах, в родных садах –
В одном ряду, в одном аду –
И верхогляд, и вертопрах.
Я точной рифмы не найду:
Тебе – Христос? Ему – Аллах?
Звезде – фанерную звезду…
В знаковой системе Сутулова-Катеринича развитие любовной темы происходит преимущественно через посредство памяти как мучительный и сладостный поиск затерявшегося времени. В «Аксиоме выбора» картины крупного плана чередуются с мелкими штрихами частных эпизодов, выполняющих роль характерной бытовой или психологической детали и придающих общему полотну особый колорит подлинности, жизненной полноты и теплоты. Центральным предметом изображения становится не столько само переживание, сколько память о нём, – «Самый жестокий романс». Автор представляет жизнь человека как путь, вдохновляемый не конечной целью, а радостью самого пути, счастьем познания, упоённым творчеством, трезвым и стоическим умением любить жизнь в том, что она даёт.
Душа в окошке – как… небрежность:
В чужую жизнь снежком попасть и…
Всепобеждающая нежность.
Всё пожирающие страсти!
Масштаб поэта, особенность его склада ещё и в том, что он со своими, казалось бы, личными заботами и проявлениями случается там, где завязываются проблемы сходные и более общие. Собирая себя, он вовлекает в это дело других. Поэт прозревает в любом ином парадигмой судьбы поэта. Таковое, закреплённое в слове, отношение даёт читателю возможность увидеть в нём себя.
Пафос противопоставления ПОЭТ – ЧИТАТЕЛЬ, с которого и зачинается настоящее эссе, созидательный, так как за ним – уверенность в новой цельности, которая в теоретически обозримом будущем упразднит пагубное противостояние и объединит их в творческом акте. Именно «толпу» подобных читателей я и желаю автору. ИБО ДОСТОИН!
Юрий Перфильев,
поэт, член Союза писателей России,
Москва
«Открылась дверь, как в юности талант…»
Вот так же свежо и неожиданно открылась передо мной новая книга Сергея Сутулова-Катеринича.
Трудно подобрать слова, чтобы выразить ощущения от чтения этих стихотворений вслух. Такое удивительное чувство слова – дар Божий, ибо его невозможно освоить и подчинить себе.
Этот дар – как крест, который Сергею дано нести через пески почти безлюдной пустыни, ибо такой поэт обречён на любовь немногих – тех, кто любит не поэзию вообще, а именно такую поэзию.
Страшная сказка рассказана для
Глупых тинейджеров, вредных старушек?!
Спит сатана в офицере Кремля,
Дремлет в чинуше, петруше, марфуше…
Чёрными крыльями стёрта спина.
Белые флаги для светских прогулок.
Демону снится пустая страна,
А над Уралом – дворец Вельзевула…
Такая поэзия вырастает в теле самой поэзии – подобно тому, как вырастает жемчужина в теле ракушки.
Аритмия… Считай до ста!
Дальше – страшно: звереет пульс.
Я из мёртвых вчера восстал.
Ни одной строки – наизусть.
Такая поэзия, словно остров, усыпанный драгоценными камнями: светло и днём, и ночью.
И ничего не надо –
Ни нимба, ни обид…
Лишь ливень звездопада
Нам души бередит.
Мне очень нужна такая поэзия. «Не потому, что от Неё светло, а потому, что с Ней не надо света».
Сергей Сутулов-Катеринич – богач, ювелир, обладающий сокровищами, что извлечены из бесконечных пещер истинного русского языка.
Многие поэты, обладающие подобными богатствами, непременно наделали бы из них тысячи прелестных колечек на самые разные женские пальцы. И ещё кучу разной светящейся бижутерии. Но Сергей на пустяки не разменивается – он занимается огранкой алмазов в мастерской собственной души и творит вещи единичные и бесценные, создавая каждое стихотворение как корону Российской Империи.
Быть может, простым людям от колечек со стразами и от затейливой бижутерии радости больше…
Но зато корона – на века.
В лучших стихотворениях Сергея Сутулова-Катеринича, как и в творчестве Семёна Кирсанова и Андрея Вознесенского, есть красота, что определялась древними как ЧУВСТВО МЕРЫ. Но порой его щедрость не знает границ, и тогда, например, жемчужная красота начинает приобретать черты красоты алебастровой. Слова упиваются собственным сиянием до тех пор, пока не перестают дышать…
Не надо ли поучиться жадности? Чтобы сияние одного камня не гасило сияния другого, не менее красивого?
Хотя, возможно, я излишне строг и привередлив по той причине, что ничего подобного со словами вытворять не умею. Помнится, в этом грехе признавался сам Маяковский…
Ну что же, тогда остаётся поздравить знатоков русской поэзии с невероятно талантливой книгой.
Ура!
Михаил Анищенко,
поэт, член Союза писателей России,
Шелехметь Самарской области
Называя неназванное
Была в моём детстве замечательная вещь: переводные картинки. Это когда квадратик бумаги нужно было намочить в блюдце с тёплой водой, а потом наклеить на чистый лист, на книгу… на куда угодно. После этого оставалось осторожно снять влажный и пахнущий клеем защитный слой бумаги, чтобы возникло блистающее лаком изображение. И это было равнозначно чуду.
Такое же ощущение чуда возникает, когда раскрываешь книгу Сутулова-Катеринича, поскольку Сергей наделён уникальным даром перевода банального в необычное. Поэт, обладающий абсолютным слухом и слышащий симфонизм вселенной, предлагает читателю аллитеративные ряды, возникающие из этой полифонии.
И начинаешь понимать, что человек звучит.
Он – алхимик, смешивающий несовместимое и получающий разноцветие-разнословие. Когда одно слово вступает в химическую реакцию с другим, порождая третье, прежде незнаемое.
Он – физик, организующий словесный поток так, что цепная реакция метафор приводит к эмоциональному взрыву.
Он умеет называть неназванное, высвобождая это неназванное из подсознания.
Виват тебе, дрессировщик фраз! Море волнуется – раз…
Борис Юдин,
поэт, прозаик,
Maple Shade, USA
__________________________________________
Сергей Сутулов-Катеринич – поэт, главный редактор международного поэтического интернет-альманаха «45-я параллель»// 45parallel.net.
Член трёх творческих союзов – Союза писателей XXI века, Союза российских писателей и Союза журналистов России.
Автор сборников стихов «Дождь в январе», «Азбука Морзе», «Русский рефрен», «Полная невероять», «Райскiй адъ. Лю-блюзы» (совместно с Борисом Юдиным, США), «Дв3надцать – через ять». Ввёл в литературный оборот новый термин «поэллада».
Публиковался во многих периодических – как печатных, так и сетевых изданиях – России, Украины, США, Германии, Дании и ряда других стран…
Автор искренне и сердечно благодарит своих друзей и знакомых, принимавших бескорыстное участие в реализации этого проекта, – их имена и фамилии читатель встретит и на второй, и на последней страницах «Ореховки…», и даже на обороте обложки. Но есть люди, о которых тоже нужно обязательно сказать!
Итак, примите авторский «решпект»:
Николай Ивженко (Ставрополь), Ольга Коробенко (Валенсия), Вячеслав Лобачёв (Москва), Евгений М’Арт (Королёв), Юрий Орлов (Москва), Евгений Степанов (Москва), Юрий Шатин (Новосибирск), Вита Шафронская (Псков), Андрей Шевченко (Пятигорск).
