Вышел из печати поэтический сборник Ильи Рейдермана «Молчание Иова». Рейдерман – автор семи сборников поэзии, которыми он «отчитался» перед знающей и любящей его стихи аудиторией накануне собственного семидесятилетнего юбилея.
Любой поэт относится к категории чудаков, а Илья Исаакович – тем более. Внешне – словно лукавый добренький лесовичок. Но не тут-то было! Внутри него бунтует и выплескивается наружу проницательный ум и небезобидная ирония. Бытовая жизнь Рейдермана проходит, мне кажется, сама собой, а он весь в облаках раздумий, образов и рифм. А если вести разговор в более серьёзной тональности, то вызывает уважение его тезаурус: философия, социология, культурология, эстетика, история изобразительного искусства, музыковедение, не говоря уже о литературе.
Несколько десятков лет Илья Исаакович выступает в периодической печати как рецензент, критик. Его эссе, где слиты различные жанры публицистики, вызывают приятие и неприятие, порой раздражение. А ему хоть бы что: говорит, что думает, оценивает по высокому счету. Право на это ему дают эрудиция и эстетический вкус.
Тем не менее, Рейдерман в первую голову – поэт. Научные интересы, которые обычно у поэтически неодаренных людей выливаются в рифмованную назидательность и морализаторство, не превалируют в его стихах, а создают внутреннее глубокое наполнение художественных образов. Богатая творческая фантазия автора комбинирует частицы бытия нестандартно и прихотливо. В предыдущих сборниках – множество удивительных эпитетов, сравнений, аллюзий, аллитераций. Того, что отличает истинную поэзию от суррогата, так быстро и беззастенчиво плодящегося в издательствах, которые прикрываются формулировкой «Дается в авторской редакции».
Жизнь провела Рейдермана через тяжелейшие испытания. Свежесть чувств сменилась осмыслением реалий, романтизм уступил место суровой прозе бытия, эмоции зачастую уже не восторженны, а настороженны… После потери самых близких людей поэт долго молчал. Но поэт молчать не может! Свою безысходную горечь он в строках стихов высказал нам. Доверился нам.
И вот – последняя по времени книга. Автор в предисловии говорит, что он давно хотел написать еврейскую книгу. Еврейскую по духу – высокому, библейскому. Самое заветное, что было продумано и прочувствовано – в разделе «Память».
«На Пушкинской двадцать четыре
в квартире номер двадцать шесть
я жил, почти затерян в мире,
чуть слышно подавая весть…Все здесь сходились в жарких спорах,
на кухне попивая чай,
в своих сужденьях резких, скорых
попавши в точку невзначай»…
Благодарная память поэта оживляет страницы юности, узкий круг близких и сонм дальних. Эти строки трогают, потому что каждый может вписать в эти скрижали имена, дорогие именно ему.
Каждому, считающему себя человеком, пронзает душу боль при словах «гетто» и «Равенсбрюк». Но видит ли это Всевышний и его посланники? Почему молчит Иов, «что был так смел»? По мысли автора он – «пророк, что, ужасаясь, онемел». Однако можно ли уйти от проклятых вопросов? И поэт, не боясь суда небесного, непонимания людского, задаёт и задаёт вопросы Ему. «Господи, слышишь скрежет зубовный и плач?». «Иль нас, в пустыне жаждущих, спасут земные власти и земные блага?». «Как снова стать живым? Как смерть избыть?». «Как мне вынести этот жар и этот яркий свет?». Вопросы, вопросы… О смысле бытия. О назначении человека. О вере и неверии. В разделах «Библейские мотивы» и «Подражания псалмам» поэт отказывается от красивых слов и ярких образов. Сейчас они кажутся ему мишурой, прячущей смысл. Он – наедине с Богом. Человек, каков он есть – слабый, терзающийся сомнениями, противоречащий сам себе, безумный, бездушный. Но в то же время – сильный и гордый, духовно крепкий и милостливый.
Автор достиг такого духовного состояния, когда, проникнув в суть земной жизни, может обратить к небесам самые больные вопросы, а потом неожиданно сказать:
«Господи, всё, что для нас сотворил ты – как мёд.
Небо и птицы, и губы любимой – всё чудо».
Значит, и во времена невежества и нравственного упадка есть чему радоваться? Значит, есть надежда на будущее?
Вероника Коваль, кандидат филологических наук.