Фантастическая проза. Лаконизм, где каждое слово на вес золота. И чем больше боли, тем больше в ней любви. Причём за каждого и к каждому, о ком и чьим языком Елена пишет. У всех своя боль, но как же важно, когда кто-то это преображает в слове — любовью. Прочитав эту прозу, понимаешь, что имеет в виду Иоанн, когда говорит, что совершенная любовь изгоняет страх. И этот пронзительный лаконизм чужого слова: герои говорят о своей боли сами, своим языком. Вообще сострадание в том, что Елена может не заглушить их голосов, при этом таких родных и близких ей. И это самое сильное. Российский цикл, цикл путешествий… Какое счастье — столько любви — посреди юдоли, и даже в аду. Стилистически больше всего потрясает апофатизм: все пропуски и умолчания также, если не больше красноречивы, чем слова. Это как в рисунке: то, что опускаешь, часто говорит больше, чем то, что обозначаешь катафатически. Так, например, в последнем рассказе, «Осколки Империи», сила фразы «после этого в иностранный легион перестали принимать … особенно без судимости» — в пресуппозиции — что преступник менее склонен спятить от пребывания там, чем здравый и чистый молодой человек. Но то-то и оно что только в пресуппозиции! Это удивительное искусство — рассказывать, а не разъяснять, пробирает до последнего позвонка. И все голоса звучат собой, но по авторской воле и силе, как в потрясшем меня рассказе «Бобби». Но много и юмора. Так, первый рассказ, «Я не умею убирать» — в нём ясно слышны нотки перечислений у Рабле. Я не боюсь сказать, что это великая проза. Читая её, приходит на ум Андрей Платонов. Пришло ей время найти своего читателя. О такой прозе хочется сказать: наконец-то! Давно бы так. Впрочем, по сравнению с её прозой то, что пишу о ней я — это общие места. Читайте сами.
Ольга Меерсон,
Профессор Русской Славистики
Georgetown University, Washington DC, USA