May 112017
 

Ион Деген28-го апреля этого года ушёл из жизни Ион Деген – танкист-ас второй мировой войны, врач, прозаик, поэт.

Писать об ушедшем друге всегда тяжело: слова, какие ты хотел бы сказать его памяти, слишком интимны, чтобы дать им осесть в чём-то, обращённом к другим, может быть, совсем его не знавшим. Писать о друге, общение с которым стало неотъемлемой частью твоей жизни, друге, чей уход оставил тебя с незаживающей раной – вдесятеро тяжелей.

Ион был для меня источником постоянного восхищения – и не восхищаться этим уникальным человеком было невозможно. Всё в нём было “от бога”. Воин-танкист, прошедший всю войну, награждённый всеми мыслимыми орденами (кроме ГСС, хотя был дважды к этому званию представлен). Врач, впервые осуществивший трансплантацию предплечья. Поэт, чьи фронтовые стихи поражают соединением точности и естественности дыхания. Прозаик, рассказы которого, прочитав, не можешь забыть. “Человек-легенда”, как он был назван на церемонии присуждения ему премии “Скрипач на крыше”, в фильмах, о нём созданных. Глубоко понимающий музыку. Открытый всему новому.

Мы познакомились, когда мне уже было шестьдесят три, и с тех пор до самого последнего времени, почти до самого ухода Иона, не проходило, наверное, недели без моего “Дорогой Ион…” и его ответного “Дорогой Моисей… ” Для меня было большой радостью его отношение к моим рассказам, моей музыке.

А началось наше знакомство совсем не безоблачно.

Прочитав несколько рассказов Иона, я, впечатлённый прочитанным, послал ему письмо, которое (в отрывках) здесь привожу – иначе будет непонятно дальнейшее. “Уважаемый Ион Лазаревич, хотел написать Вам сразу после прочтения Ваших воспоминаний врача… но только сейчас узнал Ваш электронный адрес… Воспоминания читал с огромным интересом – в них говорит языком большого литературного таланта сама жизнь… Ваше стихотворение “Русудан” ударило меня в сердце и потому, что я безмерно люблю Грузию, где родился, вырос и жил долго-долго в атмосфере исключительного доброжелательства… Очень рад, что мои рассказы (как мне написал Хаим Соколин) “Дедушка” и “Посадил дед репку” Вам понравились.”

Написал, послал – и получил от Иона холодный душ Шарко: “Многоуважаемый Моисей! … Боюсь, что моё письмо Вам будет не по вкусу. Да, мне очень понравились Ваши рассказы… Стихотворение по форме и накалу чувств хорошее… Но содержание его не приемлю. Если так дорого Вам это [Грузия – М.Б.], зачем Вы покинули? Можно было бы допустить, что по еврейскому самоощущению, если бы приехали в Израиль. Но в Германию?! Сменить любимую толерантную Грузию на обагрённую еврейской кровью Германию?! И после всего, страдая такой ностальгией, которая выливается в кровью написанные стихи? …Завтра вечером начинается Суккот. Затрудняюсь, поздравить ли Вас с нашим большим праздником.”

Надо ли говорить, что это письмо меня сильно задело. Мой продуманно холодноватый ответ с разъяснением, что я уехал в Германию по стипендии фонда Гумбольдта, которая затем была продлена, и т.п. – ответ, кончающийся фразой “Что до поздравления с Суккотом как с Вашим (вашим, т.е. не моим) праздником – решать Вам.” – мог бы положить конец нашим отношениям. Но надо было знать Иона: его немедленный ответ был: “Вот что значит отсутствие информации. Должен попросить у Вас прощения. …Ещё раз прошу простить мне мою резкость.” Такова история, и с этого дня, как уже сказано выше, не проходило недели без нашего общения – увы! только по переписке.

Я часто мечтал о личной встрече – как приеду в Израиль, в Гиватаим, как мы встретимся, как я наконец смогу сказать ему то, что не передать никакими письмами. Не получилось.

Но сколь тривиальна, столь же и жестока истина: если ты ни к кому не прирастёшь душой, твоя жизнь будет пуста, если прирастёшь – будь готов к тяжёлой утрате, к тому, что мысль о ней будет всплывать в тебе вновь и вновь, и будет сжимать сердце, и всё будет кричать в тебе “Нет! Нет!” И когда это “Нет!” переходит в “Да”, “Нет!” всё равно кричит в тебе и не успокоится, а только медленно-медленно загонится временем куда-то вглубь души, чтобы вдруг всплыть, и ты будешь вновь и вновь ощущать, что рана никуда не делась, а только чуть-чуть заросла сверху.

Я знал из нашей переписки, что у Иона, понимал, куда всё идёт. И всё равно некуда деться от мысли, что уже не напишешь “Дорогой Ион…”. Не пошлёшь ему свой рассказ / музыку… Впрочем, тем, кто знал Иона, кто общался с ним близко – так же тяжело. Да, “не говори с тоской: их нет, но с благодарностию – были”. Но – не утешает.

Некоторое время тому назад я попросил издателя журнала “Новый Ренессанс” (журнал Международной Гильдии Писателей) опубликовать стихи Иона с моим предисловием. Это удалось, хотя журнал публикует только вещи членов МГП. Насколько мне известно, это была последняя прижизненная публикация Иона. Зная из его писем, что и как, хотелось успеть, порадовать. Мы, благодарение Б-гу, успели. Страницы со стихами я, не дожидаясь выхода журнала, послал Иону по электронной почте.

Привожу стихи из этой публикации (https://ingild.com/novyiy-renessans-4-26-2016/. Стр. 14-15), в том числе и особо полюбившееся мне стихотворение “Русудан”.

Моисей Борода

член Союза Писателей/ Союза Композиторов Грузии
и Международной Гильдии Писателей

 

СТИХИ ИЗ ПЛАНШЕТА ГВАРДИИ ЛЕЙТЕНАНТА ИОНА ДЕГЕНА

НАЧАЛО

Девятый класс окончен лишь вчера.
Окончу ли когда-нибудь десятый?
Каникулы – счастливая пора.
И вдруг – траншея, карабин, гранаты,

И над рекой дотла сгоревший дом,
Сосед по парте навсегда потерян.
Я путаюсь беспомощно во всем,
Что невозможно школьной меркой мерить.

До самой смерти буду вспоминать:
Лежали блики на изломах мела,
Как новенькая школьная тетрадь,
Над полем боя небо голубело,

Окоп мой под цветущей бузиной,
Стрижей пискливых пролетела стайка,
И облако сверкало белизной,
Совсем как без чернил “невыливайка”.

Но пальцем с фиолетовым пятном,
Следом диктантов и работ контрольных,
Нажав крючок, подумал я о том,
Что начинаю счет уже не школьный.
(Июль 1941 г.)
                 

РУСУДАН

                                
Мне не забыть точеные черты
И робость полудетских прикасаний
И голос твой, когда читаешь ты
Самозабвенно “Вепхистхаосани” .

Твоя рука дрожит в моей руке.
В твоих глазах тревога: не шучу ли.
А над горами где-то вдалеке
Гортанное трепещет криманчули .

О, если бы поверить ты могла,
Как уходить я не хочу отсюда,
Где в эвкалиптах дремлют облака,
Где так тепло меня встречают люди.

Да, это правда, не зовут меня,
Но шарит луч в ночном батумском небе,
И тяжкими кувалдами гремя,
Готовят бронепоезд в Натанеби.

И если в мандариновом саду
Я вдруг тебе кажусь чужим и строгим,
Пойми,
Ведь я опять на фронт уйду.
Я должен,
Чемо генацвале гого.

Не обещаю, что когда-нибудь…
Мне лгать ни честь, ни сердце не велели.
Ты лучше просто паренька забудь,
Влюбленного в тебя. И в Руставели.
(Весна 1942 г.)

 

*     *     *
Команда, как нагайкой:
– По машинам!
И прочь стихи.
И снова ехать в бой.
Береза, на прощанье помаши нам
Спокойно серебрящейся листвой.

Береза, незатейливые строки
Писать меня, несмелого, звала.
В который раз кровавые потоки
Уносят нас от белого ствола.

В который раз сгорел привал короткий
В пожаре нераспаленных костров.
В который раз мои слова-находки
Ревущий дизель вымарал из строф.

Но я пройду сквозь пушечные грозы,
Сквозь кровь, и грязь, и тысячи смертей,
И может быть когда-нибудь, береза,
Еще вернусь к поэзии твоей.
(Лето 1944 г.)

 

БАБЬЕ ЛЕТО

                      
Как трудно обстановку оценить
Солдату, что становится поэтом,
Когда за танком вьется бабье лето,
Когда горит серебряная нить,
Как дивный хвост приснившейся кометы,

И думаешь, что завтра, может быть,
Ты не увидишь нежной паутины,
Кровавых ягод зябнущей калины,
Что экипажу остается жить
До первого снаряда или мины…

Я так хочу, чтоб этот ад утих.
Чтоб от чумы очистилась планета,
Чтоб в тишине теплилось бабье лето,
Чтобы снаряды не врывались в стих,
Чтобы рождались не в бою поэты.

Стоп!
Обстановку надо начертить.
Распята карта.
Хоть война большая,
Она еще мечтаний не вмещает.
Но светится серебряная нить
И обстановку оценить мешает.

(Сентябрь 1944 г.)

 


[i] Руставели, „Витязь в тигровой шкуре“

[ii] сложно передаваемые словами тембровые и звуковысотные эффекты (скачки, орнаментика – в быстром темпе) верхнего голоса многоголосных гурийских песен. Крайне отдалённой – и ненадёжной – аналогией для тех, кто не знаком с криманчули, может служить австрийский йодль.

avatar

Моисей Борода

МОИСЕЙ БОРОДА (1947). Д-р музыкологии, писатель, композитор. Окончил Тбилисскую гос. Консерваторию (1971). Стипендия фонда Александра фон Гумбольдта (1989) за исследования взаимосвязи музыкального и естественного языка. С 1989 г. – в Германии. Литература (на русском языке): рассказы, стихи, публицистика. 5 книг, в т.ч. Подарок вождя. Алетейя, Ст.-Петербург 2012; Здравствуй и прощай, STELLA, Штутгарт, 2018). Рассказы на нем. и груз.; стихи на нем. и англ., литературные переводы с итал. и груз. Публикации в Израиле, США, Германии, Грузии, и др. Музыка: Камерная музыка для разл. инструм., вок. музыка. Радиопередачи, исполнения в Германии и за рубежом. Представитель Международной Гильдии Писателей в Грузии и Союза Писателей / Союза Композиторов Грузии в Германии. Член немецкоязычной лит. группы "Bochumer Literaten". Председатель окружного отделения Союза Немецких Музыкантов. Посланник грузинской культуры (2018). Лауреат премии имени Акакия Церетели (2018). Специальный диплом Общества возрождения еврейской культуры (2018)

More Posts

  One Response to “Памяти уникального человека – поэта, прозаика, врача, воина”

  1. avatar

    К сказанному Моисеем Бородой хочу добавить, что Ион Деген обладал совершенно уникальным талантом обзаводиться исключительно яркими, талантливыми друзьями, людьми “яростными и непокорными”, каким был он сам. Их спектр был необычайно широк — от Виктора Некрасова до Моисея Бороды.
    Семен Резник

 Leave a Reply

(Необходимо указать)

(Необходимо указать)