Александр Генис, несомненно – классик. Он из той самой замечательной русско-американско-вавилонской библиотеки восьмидесятых: Аксенов, Бродский, Вайль, Генис, Довлатов… Это Генису посвятил Сергей Довлатов свой “самый короткий рассказ”: “Вечерело, а мы с Петькой еще и не опохмелялись…” Александр Генис – писатель светлый, талант его иронично-веселый, а музы неизменны – книги, горы, музыка. О чем бы он ни писал, все сроду расцветает под его пером, дивно-странно окутываясь в цветной туман…
– Ныне вы приезжаете в Израиль в период политически-тектонических сдвигов – бурные выборы в Кнессет и трампова “сделка века”. (А у вас есть какие-то (может быть, инстинктивные) предпочтения – короче, вы ястреб или жаворонок?
– Тектонические сдвиги – судьба Израиля. Все они меркнут по сравнению с разрушением Храма. И от Трампа я не жду ничего сравнимого. Что касается птичника, то по политическим взглядам я после Крыма стал ястребом, но в личной жизни остаюсь жаворонком и встаю всегда рано.
– Где родился, там и пригодился, как любит приговаривать Дмитрий Быков.
– Не надо ссылаться на Быкова, это не он придумал.
– Вы родились в Рязани, на Есенинщине. Можете себе представить А. А. Гениса, который бы так там и “жил, писал, любил”?
– Меня увезли в Ригу в пять лет, никакой Рязани я не знаю. Но если бы я остался в Латвии, то стал бы тем, кем стал: русским писателем в иноязычной среде, предпочитающим всем другим русскую кухню в изгнании.
– Ваша свежая книга “Гость”. Дорожный роман, упругая проза движения по временам и весям. Вы и в жизни столь же динамичны?
– Я верю в то, что жизнь – шведский стол, и глупо уйти, все не попробовав.
– Сегодняшняя эссеистика какая-то скучная, равнодушная – “взгляд и нешто”. Вы читаете современных публицистов, философов?
– Еще как. Томас Манн жаловался, что ему надоели романы про то достанется ли Грета Гансу, и я его понимаю. Интеллектуальные сюжеты не менее увлекательны приключенческих (которые я тоже очень люблю, но в старых книга). Из недавнего я с интересом и недоверием прочел вашего Харари, а сейчас читаю своего любимого Рюдерика Сафрански о Гете.
– К кому из пишущих на кириллице поэтов, прозаиков вы относитесь с симпатией?
– Мой список постоянен, как букварь: Толстая, Пелевин (последний роман “Тайные виды на гору Фудзи” удачно возвращает читателей к его шедевру “Чапаев и пустота”), Сорокин (сборник рассказов “Белый квадрат” и особенно повесть “Фиолетовые лебеди”).
С поэтами то же самое – я ценю Цветкова, Гандельсмана, Веру Павлову. Из недавних открытий – киевлянин Кабанов.
– Как по-вашему, “Довлатовские чтения” идут на убыль (эпоха канула), или Сергей Донатович будет интересен и далее-везде?
– Смена вех ничему не мешает. Смешное вечно. Мы же перечитываем Ильфа и Петрова, даже в Америке.
– Извините, кто вам ближе – кошки или собаки? По Булгакову, это невольно выплескивается на письме – интуитивные движения руки, “и губы…”
– Я столько уже написал про котов, что они должны мне поставить памятник. Или – я им. Ведь на своем Геродоте, а теперь близнецах Ян и Инь я всегда ставлю теологические опыты, выясняя, кто кому служит богом.
– Эмигрантская литература, выживающая вне метрополии, то, что Синявский назвал “Вторая литература” (а мы бы предложили “элитература”, тут и элитарность приятно слышится) – уходит на дно самоварной Атлантиды. Вы замечаете это в заокеанском далеке?
– Бесспорно. Но ее судьба в руках Путина. Стоит окончательно закрутить гайки, как вновь расцветут сто цветов в саду эмигрантской словесности.
– За последний год не стало Войновича и Битова. Вы были знакомы, литературно интересны друг другу?
– Я знал обоих, но относился по-разному. “Чонкин” – вершина русского комического романа, народная книга. Битов писал умные, тонкие, измочаленные книги, которыми русская литература может гордиться, даже их не перечитывая.
– Молвите слово про Сашу Соколова – сгущенная, тучная проза обязательно скучная?
-“Школу для дураков” никто не назовет скучной, начиная с Набокова. Это – роман взросления, заменивший русским читателям Сэлинджера. Мне очень нравится его эссеистика. Из других романов я восхищаюсь эпиграфом: “Гнать, дышать, держать, обидеть. Слышать, видеть, ненавидеть, И зависеть, и терпеть”. И посвящением: ‘To whom it may concern”. Соколов еще и непредсказуем. Недавно он сказал, что в Америке запрещают курить, чтобы люди поменьше разговаривали друг с другом.
– Помните картину художника Оскара Рабина “Помойка номер пять” – это что, по-евонному совковая, застойная Россия? А все ведь лучше, чем “Бойня номер пять”, как вы считаете? Жили же не по лжи – граненый грааль и ржавая селедка на газете “Правда”…
– Бахчанян на эту тему создал плакат. Вареный омар и подпись “Лучше быть красным, чем мертвым”
– Вы много лет работаете на радио “Свобода” – это просто журналистская рутина, трудодни, или вам творчески интересно?
– Радио, как сплетни, шепот с неба. За это я страстно его люблю и держусь за микрофон зубами.
– Почему телевидение, скажем, то же RTVi, давно не предложило вам вести программу, какую-нибудь “Книги и люди”? Или предлагали?
– Я с июля 2018 работаю комментатором на РТВИ. А с ноября веду свою программу НАШИ. https://rtvi.com/broadcast/nashi/
– Хорошо помним ваше выступление в Иерусалиме, в Русской библиотеке – битком набитый зал, стояли в проходах – как вам видится, это так у нас любят литературу или просто ломились “на знаменитость”?
– Это вопрос не ко мне, но рискну предположить, что многие пришли, чтобы узнать, правда ли я голосовал за Обаму.
– Что нового, Александр, пишется-издается, какие ваши тексты ждут обложки?
– Я пишу, как все последние 15 лет, в “Новой газете” новую книгу на глазах читателей. Называется она “Кожа времени”, и выйдет, надеюсь, очень не скоро. Писатель без книги, как муравей без муравейника.
– И напослед пожелайте, пожалуйста, что-нибудь читателям.
– Гнать зайца дальше. Израиль так живет всю свою историю, за что я люблю его еще больше.
Ирина Маулер, Михаил Юдсон