Леонид Юниверг – книговед, кандидат наук, много лет работавший в Отделе редких книг «Ленинки», где был одним из создателей Музея книги. В Израиле Леонид стал издателем – под маркой его «Филобиблона» вышло множество замечательных изданий.
Гуттенбергу, как говорится, гуттенбергово, а сегодня книгоиздателю приходится туго. Но Леонид Юниверг, человек талантливый и целеустремленный, продолжает сие славное дело: лепка, сотворение из теста текста – книг.
Его неустанной издательской деятельности, этой книжной круговерти – «книговерти», по выражению Ремизова – уже двадцать лет! Ну так – до 120!
Ваши «жизнь и судьба» делятся на две, пожалуй, явные части – московская и иерусалимская. Начнем с Москвы… Почему вы, благополучный ученый, решились на, говоря словами Достоевского, «перемену участи»?
Думается, что для репатриантов конца 80-х – начала 90-х причина самой массовой алии понятна: постперестроечную Россию захлестнула волна столь откровенного антисемитизма, что оставаться там было не просто унизительно, но и опасно. Черносотенное движение в Москве достигло своего пика в период деятельности т.н. Национально-патриотического фронта “Память” во главе с пресловутым чернорубашечником Дмитрием Васильевым. Особенно запомнился день 23 мая 1989 года, когда распространились слухи о том, что в этот день намечается устроить в Москве грандиозный погром. Казалось, что можно было бы игнорировать этот бред, но слухи неожиданно приобрели столь реальный характер, что в них поверили и газетчики: в частности, если не ошибаюсь, в “Вечерней Москве” было опубликовано обращение к москвичам “известной национальности”, чтобы они не пугались, т.к. власти их защитят…
Московские евреи, получив столь явное подтверждение самым невероятным слухам, не могли остаться равнодушными к возникшей опасности и попытались ее избежать, каждый в силу своих возможностей. Некоторые, как и мы, воспользовались приглашением русских друзей провести этот день и ночь у них, другие на это время уехали из Москвы, а кто-то вооружился охотничьим ружьем или топором и решил дать достойный отпор погромщикам. К счастью, организация столь масштабного погрома оказалась-таки не под силу национал-патриотам, мечтавшим принять желаемое за действительное. Однако после такого эмоционального стресса моя жена, чей прадед в 1919 году погиб с Торой в руках во время одного из еврейских погромов на Украине, твердо заявила, что повторять судьбу прадеда она не желает ни нам, ни нашим детям, а потому в ближайшее время мы должны заняться оформлением документов для нашего переезда в Израиль. Мне нечего было ей возразить, и с того времени мы всерьез занялись подготовкой к этому поворотному и судьбоносному событию в нашей жизни. Такова главная причина “перемены участи”… Были и другие, может быть, не столь же явные, но не менее важные обстоятельства.
К тому времени я проработал в Библиотеке им. Ленина, в просторечии – “Ленинка” (ныне – Российская государственная библиотека) около 15-ти лет, из них последние 10 лет – в Отделе редких книг, где участвовал в создании Музея книги, открывшегося в 1983 году. К тому времени я защитил диссертацию по истории издательской и книготорговой деятельности Иосифа Кнебеля (1854‒1926) – одного из лучших издателей Серебряного века, отношения мои с сотрудниками отдела сложились весьма благоприятно, я получал вполне достойную зарплату старшего научного сотрудника, работал с большим интересом и воодушевлением, понимая, что занимаюсь своим делом. Одним из главных моих занятий как сотрудника музейной группы отдела, было проведение экскурсий по экспозиции нашего музея – по общему признанию, необычайно оригинальной и многогранной. Проведя за семь лет около 1500 экскурсий, я снискал, осмелюсь заявить, определенную популярность, в том числе среди студентов Московского Полиграфического института, который когда-то закончил сам, и будущих библиотечных сотрудников, учившихся в столичном Институте культуры.
В связи с этим, приведу один любопытный эпизод, о котором мне рассказали мои бывшие сослуживцы, продолжающие работать в Музее книги. Навестив их в 2000 году, я с удивлением узнал, что накануне моего визита к ним позвонила преподавательница из Института культуры и попыталась заказать экскурсию для студентов с условием, что ее проведу именно я. На резонное замечание, что это, к сожалению, невозможно, преподавательница было попыталась возмутиться, и тогда сотрудница Музея охладила ее пыл, заметив, что я уже 10 лет живу в Иерусалиме, и навряд ли приеду специально, чтобы провести экскурсию для ее студентов… Рассказав мне это, моя бывшая сослуживица лукаво заметила: “А вы смогли бы сейчас провести студентов по экспозиции – вы еще не забыли того, о чем раньше с легкостью рассказывали?” На что я уверенно ответил, что с удовольствием готов был бы это сделать… Жаль, что пока такого случая не представилось.
Конечно, по сей день вспоминаю годы работы в замечательном отделе, сотни статей по истории книги и книжного дела, написанные мною в это время, десятки первоклассных выставок, в подготовке которых мне довелось участвовать, в том числе в сотрудничестве с крупнейшими московскими библиофилами. Наконец, не могу не упомянуть Народный университет “Искусство книги” при Союзе художников СССР, в организации которого я принимал самое непосредственное участие, будучи в течение 4-х лет существования этого элитарного оазиса (1984‒1988) его проректором (а ректором был знаменитый книжный график, академик Д.С. Бисти). И все это я должен был оставить во имя спасения семьи от непредсказуемости перестроечного синдрома…
Правда, к этому времени обстановка в Отделе, своего рода Телемской обители, резко изменилась в худшую сторону. Снизился творческий дух сотрудников, нас все больше заботила материальная сторона жизни, связанная, в частности, с пустыми прилавками магазинов. Видеть все это и участвовать в этом было морально тяжело, хотелось сохранить в памяти все лучшее, что было в период расцвета нашего Отдела, и мысль об отъезде становилась все более естественной и даже желанной…
Когда мы решали, где жить в Израиле, то предпочтение было отдано Иерусалиму, т.к. после Москвы ни о каком другом городе не могло быть и речи. И вот еще почему.
Примерно за год до нашей репатриации, то есть в конце 1989 года, когда со дня на день ожидался вызов из Израиля, я впервые всерьез задумался не о том, что мне и моей семье может дать родина наших предков, а что я могу принести ей, кроме убытка в виде “корзины абсорбции”. Перебрав в памяти всё, чему “учился понемногу” и чему все-таки выучился, я пришел к выводу, что наиболее продуктивными, в профессиональном плане, были последние 15 лет работы в “Ленинке”. Именно в эти годы, работая рядом с крупными историками книги, опытнейшими библиографами и мастерами выставочной экспозиции Отдела редких книг, я прошел настоящую книговедческую школу, за что был и остаюсь благодарен своим бывшим сослуживцам. Вместе с ними довелось мне участвовать и в разработке двух экспозиций Музея книги, первая из которых была открыта в 1983 году, а вторая – под нее была отведена анфилада залов великолепного здания Дома Пашкова – так и не была осуществлена.
Накопленный за эти годы теоретический и практический опыт создания музея книги плюс приобретенные мною знания в области истории русского и европейского книгоиздания, искусства книги и библиофилии – вот, как мне думалось, главный профессиональный багаж, который я мог взять с собой в Эрец-Исраэль.
И вот возмечталось мне создать в Иерусалиме – духовном центре всего еврейского народа – уникальный Музей еврейской книги, который наглядно, с помощью самых современных музейных средств, мог бы рассказать о многовековом пути еврейской книги в диаспоре и в Эрец-Исраэль, включая и современное книгоиздание в Израиле. Более того, наряду с основной хронологически развернутой экспозицией, мне представлялся ряд отдельных залов, каждый из которых акцентировал бы внимание на важнейших особенностях еврейского народа как Народа Книги. Так, первый из этих залов должен был показать беспрецедентную популярность в мировом книгоиздании “Книги книг” – Библии; второй – познакомил бы посетителей с обширной литературой по иудаике, выходившей едва ли не на всех языках мира; третий – выявил бы и показал вклад евреев-издателей в мировое книгоиздание. Не менее важной задачей нового музея могло бы стать приобщение молодежи и школьников к богатствам отечественной и мировой книжной культуры. И с этой целью экспозиция должна была бы открываться вводным залом дидактического характера под условным названием “Всё о книге”, где в сжатой, но чрезвычайно выразительной и образной форме (с широким применением аудиовизуальных средств), могли бы быть экспонированы, например, великие книги мира, отражены основные издательские и типографские процессы создания книги, выставлены лучшие образцы книжного искусства, рассказано об издательских историях и судьбах замечательных книг… (Убежденность в успехе подобной экспозиции базировалась на моей многолетней работе в Музее книги бывшей «Ленинки», построенной именно по этому принципу.) Идея создания Музея еврейской книги настолько захватила меня, что я готов был тут же начать ее разработку…
Как проходило ваше восхождение и вхождение в жизнь Иерусалима?
Наше восхождение – в конце ноября 1990 года – совпало с самым многолюдным числом репатриантов, ежедневно прибывавших в Эрец-Исраэль. К примеру, одновременно с нами прилетело около 2.000 человек, что вылилось в 11 часов ожидания в спецзале аэропорта для оформления и выдачи основных документов вновь прибывшим.
А далее начался обычный путь репатриантов: поселение в съемной квартире, изучение иврита в ульпане, устройство детей в школы, раздумья о будущей работе и ее поиски… Все это совпало со временем войны США с Ираком, где пострадавшей стороной оказался и Израиль, чьи жители должны были несколько недель почти ежедневно, при объявлении тревоги, надевать и снимать противогазы. И если Садам Хусейн в Иерусалим ракеты все же не посылал, то в центр страны было выпущено около 40 ракет, правда, так и не достигших желаемого эффекта – практически, жертв от прямого попадания не было…
Вспоминая об этом непростом для всех нас времени, я понимаю, как нелепо выглядели со стороны мои почти ежедневные походы на почту с противогазом на плече за мешками с книжными посылками (а их было свыше трехсот!), которые я успел выслать из Москвы перед отъездом…
Не забывал я и о своем плане создания в Иерусалиме Музея еврейской книги, и к весне 1993 года мне удалось опубликовать проект в виде буклета на английском языке, в который, помимо краткого изложения научной концепции музея, вошли: аннотированная тематическая структура экспозиции; конкретный, расписанный по годам, план реализации проекта, рассчитанный на подготовку Музея к 1996 году, то есть к 3000-летию Иерусалима; предварительная смета расходов, необходимых для осуществления проекта; наконец, перечень предполагаемых в Музее видов научно-просветительской деятельности.
Успешной подготовке проекта способствовало то, что в начале 90-х гг., получив стипендию Министерства абсорбции, я в течение двух лет работал в Библиотеке Хайфского университета. В то время я еще не имел собственного компьютера и только учился работать на нем, а потому до сих пор благодарен сотрудникам университета, помогшим мне в подготовке первого варианта проекта. Затем он был тиражирован на принтере в пятидесяти экземплярах и разослан известным представителям израильской и мировой культуры.
Некоторым из них, например, тогдашнему президенту Израиля Хаиму Герцогу, культурологу сэру Исайе Берлину или историку Мартину Гилберту (оба из Оксфорда) я посылал эти экземпляры проекта с сопроводительным письмом. С другими созванивался, предлагал познакомиться с проектом и просил высказать свое мнение по этому поводу. Как правило, идея создания Музея еврейской книги в Иерусалиме находила живой отклик у этих людей, и они с готовностью шли навстречу моей просьбе об отзыве. Из многих интересных встреч упомяну только об одной, принципиально важной для меня как автора проекта. Она произошла в Тель-Авиве, в квартире известного журналиста и библиофила Йозефа Олицкого, автора единственной монографии, посвященной истории книгопечатания в Израиле. Узнав о моем проекте, он горячо поддержал эту идею и пригласил меня к себе домой, чтобы лично познакомиться. Просмотрев текст проекта, Йозеф – человек немолодой и много повидавший на своем веку – высоко оценил его профессиональный уровень и дал ряд ценных советов, которыми я воспользовался при подготовке 2-го варианта проекта. В своем отзыве, который он позже прислал мне домой, были и такие слова: «Я глубоко тронут Вашим проектом создания Музея еврейской книги… Оправдано ли основание такого музея в Израиле? Безусловно!.. Каждое культурное дело требует самопожертвования, то есть, как у нас говорят, для него должен найтись свой “сумасшедший”. Только таким образом и были созданы многие наши прекрасные культурные учреждения». Весьма важно отметить, что мне удалось собрать около 30-ти отзывов, фрагменты которых тоже вошли в упомянутый буклет, напечатанный весной 1993 года в типографии вполне приличным тиражом. Остается добавить, что многие из авторов полученных мною отзывов, согласились принять участие в “Инициативном комитете по созданию Музея…”. В результате, в него вошло свыше 20-ти человек, а семь из них стали членами амуты “Друзья еврейской книги”.
В какой-то момент я решил посоветоваться с Юрием Штерном (1949‒2007), с которым был дружен еще в Москве в 70-е годы. Юре понравилась идея создания Музея и вплоть до своего безвременного ухода в 2007 году он, несмотря на колоссальную занятость как депутата Кнессета, откликался на мои просьбы о помощи. Более подробно о перипетиях, связанных с подготовкой проекта и попытках его реализации, я написал в статье, опубликованной
в 159-м выпуске журнала “22” (см.: http://www.sunround.com/club/22/159_juniverg.htm).
Хочется надеяться, что при подготовке экспозиции Музея книги в новом строящемся в Иерусалиме здании Национальной библиотеки Израиля мой проект будет подспорьем для его организаторов, с которыми я имел более чем двухчасовую беседу на эту тему…
Как появилось на свет ваше издательство «Филобиблон» и как живет нынче, двадцать лет спустя?
Еще живя в Москве, мне доводилось много публиковаться в различных сборниках, журналах и газетах, а иногда и сотрудничать с московскими издательствами в качестве автора-составителя ряда изданий. К сожалению, в то время создать собственное издательство еще было нельзя, но уже тогда очень хотелось попробовать свои силы в этом чрезвычайно интересном для меня деле. Теоретически, а отчасти и практически, я был готов к этому занятию, однако только в Иерусалиме мне представилась реальная возможность заняться книгоизданием. Правда, на это ушло еще семь лет, связанных, прежде всего, с освоением новой технологии издательского и типографского процессов. Тут пригодились опыт работы художественным редактором Краткой еврейской энциклопедии (на рус. яз.), полугодичный курс компьютерной графики, сотрудничество с типографиями, оснащенными современной офсетной и дигитальной техникой и, конечно, освоение новых текстовых и графических компьютерных программ. Все это отразилось на подготовке первого серьезного издания, посвященного моему давнему герою: «Издательский мир Иосифа Кнебеля» (1997).
Эта монография вобрала в себя весь накопленный мною к тому времени опыт – и книговедческий, и эстетический, и технический. Оригинал-макет 400-страничной книги с сотней черно-белых и свыше десятка цветных иллюстраций был выклеен мною вручную из сверстанных компьютерных страниц с наклеенными вручную иллюстрациями. (В то время я только осваивал новые компьютерные программы и много не умел, а потому таким образом готовил будущие страницы книги для их дальнейшей подготовки к печати на офсетных машинах – дигитальная печать в середине 90-х еще уступала по качеству офсетной печати.) Благодаря своему непосредственному участию на всех стадиях подготовки этой книги, включая наблюдение за изготовлением фотоформ и печатным процессом, я приобрел необходимые знания, которые пригодились мне в дальнейшей издательской работе.
Отдельно хочу остановиться на той ответственности, которая возлагалась на меня при работе над книгой, посвященной И.Н. Кнебелю, который всегда стремился к высоко художественному и качественному книгоизданию. Следуя за ним, при подготовке макета книги я частенько заглядывал в имеющиеся у меня подлинные кнебелевские издания, особенно в серию монографий “Русские художники”. В частности, я заимствовал оттуда вид концевых текстовых полос глав в виде уменьшающихся книзу трапеций. Такие приемы книжного искусства мне доводилось видеть и в ряде старинных рукописных и печатных книгах еще во время работы в Отделе редких книг. Однако решающим моментом в применении этого достаточно трудоемкого приема было то, что он визуально сближал стилистику оформления монографии с ее содержанием.
В завершение рассказа не могу не вспомнить о той реакции, которая произвела монография на моих коллег-книговедов в России. Наиболее ярким примером послужило приглашение меня заведующей Отделом истории книги Национальной российской библиотеки И.И. Фроловой сделать доклад на “Павленковских чтениях” 1999 года на тему: «Монография “Издательский мир Иосифа Кнебеля” как пример нового типа монографий о российских книгоиздателях». Не больше и не меньше! Конечно, я отказался, так как посчитал, что это было бы нескромно с моей стороны. Тогда Фролова попросила сделать сообщение на эту тему тогдашнюю сотрудницу РНБ, доктора педагогических наук Ольгу Семеновну Острой, с которой я был хорошо знаком и даже имел ряд совместных статей о жизни и деятельности искусствоведа и коллекционера Э.Ф. Голлербаха (1895‒1942).
Выход в свет в 1997 году моей монографии произвел определенное впечатление и на местных русскоязычных издателей и читателей, так как здесь, за редким исключением, было не принято столь много внимания уделять внешнему и внутреннему художественному облику издания. Для меня же это было той нормой, которой я хотел следовать и в дальнейшем. Надо отметить, что вскоре после выпуска в свет монографии о Кнебеле ко мне стали обращаться первые авторы, успевшие познакомиться с книгой у кого-то из моих знакомых. Изустная молва и первое издание, ставшее моей визитной карточкой, заменили рекламные объявления, к которым я никогда не прибегал. Более того, у меня до сих пор нет сайта издательства, в чем меня периодически упрекает старший сын-программист. И каждый раз я пытаюсь ему объяснить, что пока мне хватает заказов и без помощи Интернета.
Кстати, мне часто задают вопрос о происхождении названия издательства. История его такова: «Филобиблон» – это знаменитый трактат о любви к книгам, написанный на латинском языке в далеком 1344 году Ричардом де Бери (1287‒1345) ‒ английским епископом, смотрителем библиотеки Оксфордского университета, воспитателем короля Англии Эдуарда ІІI (1312‒1377). Де Бери был одним из тех, кто в период Средневековья зажег огонь любви к книгам. Все свое свободное время он отдавал их собиранию и чтению. По имеющимся сведениям, им была собрана большая библиотека, которую он завещал передать университету. К сожалению, за исключением нескольких экземпляров, она не сохранилась. Однако остался главный труд его жизни – книга «Филобиблон». Она переведена на многие языки, в том числе на русский. Мне близки высказанные там мысли автора о предназначении книги, о ее внешнем облике и о бережном отношении к ней, поэтому я назвал так свое издательство.
Ваши личные предпочтения сказываются при издании книг и каковы они – в прозе, поэзии?
Кроме заказных изданий, я каждый год инициирую одно-два (а иногда и больше) художественно-иллюстрированных изданий, которые выпускаю за свой счет. Именно в них я могу выразить свои предпочтения. Прежде всего, это сборники классической и современной поэзии, в том числе – “Песня песен” в переводе Я. Лаха и с иллюстрациями О. Рубиной; “33 стихотворения” Катулла в новых переводах Р. Торпусман и с иллюстрациями З. Смехова; “Античная эротическая поэзия” с иллюстрациями П. Воскресенского; “Златые дни, златые ночи…” А.С. Пушкина с иллюстрациями Ю. Иванова; “Времена года в жизни и поэзии” О. Мандельштама с иллюстрациями И. Мастбаум; “Слово и время: Избранная лирика” С. Маршака с иллюстрациями И. Сорочинской; “Лагуна” ‒ цикл венецианских стихов И. Бродского и “Ночь до утра” ‒ сборник стихов Б. Ахмадулиной с иллюстрациями недавней выпускницы Суриковского художественного института С. Карауловой-Каре; «Одна девочка сказала: “гвя”» ‒ стихотворение Д. Хармса с иллюстрациями известного московского художника А. Бобрусова…
Из прозаических художественных произведений в “Филобиблоне” были проиллюстрированы три книги: роман Ф. Кафки “Процесс” (художница Л. Эйдус); рассказ И. Бабеля «Улица Данте» (художник А. Бобрусов) и повесть С. Эфрона “Детство” (московская художница И. Дмитренко).
Тут уместно добавить, что наряду с обычными, издательство периодически выпускает особые экземпляры художественных изданий. Так, почти все перечисленные книги имеют малотиражные нумерованные библиофильские экземпляры со специальными вложениями: подписным оттиском с гравюры, вложенным в книгу вариантом оригинала иллюстрации, а иногда – экземпляры с раскрашенными от руки иллюстрациями…
Судя по изданному вами каталогу “Филобиблона”, значительное место в нем занимают издания по изобразительному искусству, книговедению, литературоведению, мемуарная литература и детские книги.
Да, вы правы. Однако если перечисленные вами тематические разделы носят, в основном, заказной характер, то книговедческие издания полностью инициированы мною. Достаточно еще раз упомянуть о моей монографии “Издательский мир Иосифа Кнебеля”, написанной на основе диссертации, защищенной в 1982 году и 15 лет спустя заложившей фундамент издательству “Филобиблон”. А затем, с 1999 по 2015 гг., появились на свет пять многостраничных альманахов “Иерусалимский библиофил”, вызвавших большой резонанс в библиофильской среде России и Русского зарубежья. В первом из них, во вводной статье «От редакции», сформулирована цель этого издания, где, в частности, говорится: «Нами сделана попытка отразить книжные интересы бывших граждан бывшего СССР, вернувшихся на свою историческую родину и впервые обратившихся к древней и современной истории, культуре и традициям еврейского народа; к изучению деятельности наиболее ярких представителей русского еврейства, связанных с книжным миром и живших в России или за ее пределами. Конечно, мы постарались рассказать и об отдельных аспектах современной книжной жизни Израиля, в том числе о Национальной еврейской библиотеке и о Русской библиотеке в Иерусалиме; о проектах создания Музея еврейской книги и “Словаря художников еврейской книги в СССР”; о небольших местных элитарных издательствах и о шедеврах книжного искусства, созданных в Иерусалиме; об интересных книжных, газетных и экслибрисных коллекциях и их владельцах…”.
Следует особо подчеркнуть, что идея издания альманаха родилась в Иерусалимском клубе библиофилов (ИКБ) в день его пятилетия, т.е. в 1998 году, и подавляющая часть всех публикаций первого выпуска были подготовлены местными авторами. Начиная со второго выпуска в альманахе стали все больше публиковаться библиофилы из России и Русского зарубежья: США, Германии, Украины, Латвии…, т.е. альманах стал авторитетным международным изданием, сохраняя при этом свою специфическую тематику.
Скоро четверть века еще одному вашему детищу – Иерусалимскому клубу библиофилов. А он как возник?
Мысленно возвращаясь к первому клубному заседанию, прошедшему 21 января 1993 г. в читальном зале Иерусалимской русской библиотеки (она в то время размещалась на ул. Кинг Джордж, 21), не могу не вспомнить, сколь необычным и драматичным оно было и насколько от него зависела дальнейшая судьба Клуба.
Дело в том, что это заседание посвящалось 80-летию Якова Тверского (1912–1993) – одного из старейших тель-авивских антикваров-букинистов и издателей. За четверть века жизни в Израиле бывший киевлянин, а позже ленинградец, заслужил признательность библиофилов, полюбивших его уютный антикварно-букинистический магазин на улице Шенкин, 20, в центре Тель-Авива, а также благодарность многих русскоязычных авторов, которым он помогал распространять их издания по всему миру. Именно поэтому читальный зал библиотеки был заполнен до отказа – все пришли поздравить юбиляра. А он сам, тем временем, находился в Тель-Авиве и пытался оказать помощь внезапно «простреленной» радикулитом жене… О том, что он не приедет, стало известно за полчаса до начала заседания. Отменить ничего было нельзя, и мне как председателю нового клуба и инициатору этого вечера пришлось известить собравшихся о неожиданно сложившейся ситуации. Мнения разделились: одни хотели все же не отменять вечер, а другие (и их было большинство) предлагали перенести его на другой день, мотивируя тем, что юбиляр не услышит того, что они хотели бы ему сказать. И тогда положение спас… диктофон, захваченный мною и лежавший на столе. Я высоко поднял его и сказал: «Яков все услышит, т.к. есть диктофон с кассетой, которую ему завтра же передадут!». Это обстоятельство устроило всех, и первое заседание нового клуба все же состоялось. Более того, 12 человек выступили с редким энтузиазмом, постоянно обращаясь к внезапно очеловеченному диктофону… А Яков, прослушав на следующий день запись на кассете, мудро заметил: “Я – счастливый человек: не каждому дано при жизни побывать на вечере воспоминаний о самом себе…”
В дальнейшем ежемесячные заседания нашего клуба органично вписались в необычайно интенсивную культурную жизнь русского Иерусалима, обретя в ней свою нишу. Со временем расширялось и количество членов клуба: от 10 – 15-ти в первый год до 40 – 50-ти в последующие годы. Сегодня Клуб объединяет свыше 50-ти библиофилов и любителей книги, причем не только из Иерусалима: некоторые из них приезжают на заседания из Тель-Авива, Ришон ле-Циона, Ашдода, Реховота, Афулы, Кирьят-Арбы, а также ряда других городов страны. Клуб нашел признание и за пределами Израиля благодаря своим интересным издательским проектам, и прежде всего пяти выпускам альманаха «Иерусалимский библиофил». А в октябре прошлого года мы провели совместное заседание с московским клубом “Библиофильский улей”. К нам приехали шесть членов этого элитарного клуба во главе с его председателем, руководителем российского Комитета по печати и массовым коммуникациям М.В. Сеславинским – крупным московским коллекционером и библиофилом, возглавляющим Национальный союз библиофилов.
Когда перебираю в памяти прошедшие за эти годы заседания (а их было 264!) вспоминаются наиболее яркие, вызвавшие широкий резонанс. В первую очередь, к ним относятся четыре заседания, посвященные еврейскому самиздату в бывшем СССР, а также еврейской периодике в странах СНГ и Балтии. На этих вечерах члены клуба впервые познакомились со многими авторами, редакторами и распространителями еврейского самиздата, немало сделавшими для подготовки массовой репатриации 1980 – 90-х гг. Среди выступавших были И. Бегун, М. Бейзер, В. Браиловский, А. Воронель, Ф. Дектор, Ш. Зильберг, Ф. Левич, Б. Подольский, В. Свечинский и др., а также историк, собиратель и библиограф еврейской периодической печати В. Карасик. Общими усилиями они приоткрыли завесу тайны над загадочным еврейским самиздатом советского времени.
Писатель и знаменитый библиофил Владимир Лидин как-то заметил: «Хорошие книги никогда не стареют, им дана вечная молодость и обновление во времени; они живой организм, воздух, без которого не может жить и развиваться человек». Членам Иерусалимского клуба библиофилов близка эта мысль, а потому вот уже 25 лет они каждый последний четверг месяца собираются в уютном зале Иерусалимской русской библиотеки, чтобы поговорить об интересных книгах и встретиться с их авторами, познакомиться с их издателями и иллюстраторами, побеседовать с коллекционерами и книготорговцами, услышать захватывающие истории об авторах и адресатах дарственного автографа или судьбах книг из домашних библиотек, а также об оригинальных экслибрисах на них…
В двадцатые годы в эмигрантском Берлине были десятки (!) русских издательств. Почему этого не происходит в «миллионнорусском» Израиле?
Насколько мне известно – я когда-то писал об этом в первом выпуске серии сборников М.А. Пархомовского “Евреи в культуре Русского зарубежья” – в то благословенное для русского книгоиздания в Берлине время, наступившее после трагического преднэповского «рукописного периода», к услугам авторов, проживавших как внутри, так и вне России, было около 40 книгоиздательств, обслуживавших и советский, и эмигрантский рынки. Причем эти издательства, пользуясь гиперинфляцией немецких марок в 1919 ‒1923 годах, развили столь бурную деятельность, что, по словам современника, в 1922 году в Германии был установлен своеобразный рекорд: русских книг там вышло больше, чем немецких! Конечно, в эти годы это было несравнимо с книгоизданием в любых других русских эмигрантских центрах – Париже, Праге, Софии, Белграде, Риге, Харбине, а также в ряде городов Северной и Южной Америки. Начиная же с конца 1923 года, когда немецкая марка заметно стабилизировалась, русские издательства стали закрываться одно за другим…
Возвращаясь в “наши Палестины”, можно утверждать, что с прибытием в Израиль репатриантов 70-х и особенно 90-х гг., число русскоязычных издательств, обслуживавших только местных авторов, превысило в 2000-е годы количество русских издательств в Берлине начала 20-х гг. – их было около 50-ти… И только в последнее десятилетие, с развитием Интернета и электронных “ридеров”, число русскоязычных издательств, как и книжных магазинов, резко сократилось, не выдерживая конкуренции. Причем это характерно и для других стран, где есть русская диаспора.
Набоков утверждал, что русская литература – переносная, и вслед за ним перемещается из Берлина в Париж, а потом за океан. А важна ли для издателя связь с языковой метрополией, Москвой златоглавой?
Мне думается, что важна. Во всяком случае, начиная с 2009 года, я ежегодно, в конце весны, приезжаю в Москву на традиционную трехдневную встречу с сообществом подлинных любителей и знатоков книги, объединенных в Национальный союз библиофилов. (Мне посчастливилось принять участие в учредительном съезде этого сообщества еще в начале 1990 года в Воронеже, когда оно стало именоваться Всероссийской ассоциацией библиофилов, а позже, вплоть до 2011 года, – Организацией российских библиофилов). На эти встречи собирается библиофильская элита России и стран ближнего и дальнего зарубежья, и именно там мои художественные издания проходят серьезную апробацию, после чего я смело могу предлагать их на двух-трех презентациях, которые устраиваю в Москве, а иногда и в Петербурге. Понятно, что значительная часть моих книг расходится и в Израиле: то на заседаниях Иерусалимского клуба библиофилов, то на презентациях издательства в других городах страны. Наконец, небольшая часть этих изданий приобретается рядом библиотек зарубежных университетов, а также некоторыми библиофилами Русского зарубежья.
Большой моральной поддержкой для меня стало участие в ежегодных конкурсах “Лучшая книга года”, организуемых Всероссийской ассоциацией книгоиздателей (АСКИ). Дело в том, что только в 2014 году я узнал о том, что одна из номинаций конкурса позволяет мне легитимно принимать в нем участие: “Лучшая книга русского зарубежного издательства”. И когда три книги “Филобиблона”, выставленные на конкурс в 2014, 2015 и 2016 годах, получили дипломы АСКИ, то стало понятно, что художественные издания “Филобиблона” не уступают аналогичным изданиям, выходящим в лучших российских издательствах. Более того, московские художники, сотрудничавшие со мной при подготовке этих и других изданий, получали за них дипломы на своем профессиональном российском конкурсе «Образ книги».
И конечно, в Москве я посещаю лучшие книжные магазины, в т.ч. антикварно-букинистические, просматриваю новинки и достойные внимания художественные издания, что-то из них приобретаю, внимательно изучаю, а потом показываю членам нашего Иерусалимского клуба библиофилов. Не забываю я и о посещении столичных музеев и художественных выставок, а также стараюсь познакомиться с наиболее интересными театральными постановками.
Твердят, что Интернет губит бумажные книги. Как по-вашему, скоро экранные вершки полностью заменят корешки?
По натуре – я оптимист. Понимаю, что Интернет – огромное достижение науки и техники, в частности, небывалое подспорье для издателей, которые, невзирая на расстояния, могут готовить и пересылать авторам оригинал-макеты книг в любые точки мира, причем иногда даже не вступая с ними в личный контакт. Однако всех любителей “бумажной” книги волнует тот же вопрос, что и вас: “Может ли интернет заменить эти книги? Столь ли удобен он, достаточно ли надежен?” Задались этим вопросом также петербуржцы Феликс Лурье и Юрий Шестаков, авторы замечательного художественно исполненного издания «Обаяние “бумажной” книги» (СПб., 2015).
Ссылаясь на доводы, приведенные в докладе “Нематериальная книга”, прозвучавшем на книжном фестивале в Нью-Йорке в 2012 г., они приводят семь весомых аргументов в пользу традиционной книги: “Во-первых, далеко не все есть и когда-либо будет в интернете; во-вторых, электронные носители и считывающие устройства постоянно меняются; в-третьих, экран компьютера выхолащивает книгу и не может иметь того воспитательного воздействия, какое дает молодым людям бумажная книга; в-четвертых, интернет представляет некую емкость, мешок, куда складывают все, что попало, без проверки достоверности и подлинности; в-пятых, уже разработаны способы вмешательства в электронную память с целью удаления оттуда текстов без ведома владельца; в-шестых, плохо воздействует на зрение; в-седьмых, разрушает память”. Пользование интернетом, по мнению авторов книги, нередко напоминает поглощение борща, жаркого и десерта из одной тарелки. Точнее всех об интернете написал Д. А. Гранин в своей книге “Все было не совсем так” (М., 2013): «Ныне состояние Интернета напоминает эпоху отсутствия канализации. Вонь, все загажено, похабные надписи на стенах — типичный общественный туалет в местности без водопровода».
Далее авторы ратуют за создание домашней библиотеки, которая со временем “превращается в музей семьи владельца, где сосредотачиваются книги-экспонаты, когда-то самые любимые или оказавшие особое влияние на судьбы дедушек и прадедушек нынешних ее обладателей. Как же приятно видеть на книге следы, оставленные пращуром! … Чем раньше вы начнете собирать фамильную библиотеку, тем большую пользу и радость принесет она вашим потомкам”.
Не могу не согласиться также с предположением авторов, что бумажная книга от происходящего выигрывает. “Падают ее тиражи, растут цены, но вместе с тем повышается качество репертуаров издательств и качество текстов, улучшается полиграфия и эстетика. Все наносное, легковесное уходит в интернет. Бумажная книга предоставляет читателю не одну лишь информацию, как это происходит при чтении электронной книги, но дает иное ощущение, иное восприятие, несравнимое с электронной книгой”.
Да, я тоже считаю, что “бумажная” книга сохранит свою ценность, свое обаяние и для будущих поколений вдумчивых читателей. А пока что замечаю, что ко мне все чаще обращаются авторы, наигравшиеся в бесплатные электронные тексты своих произведений, размещенные на сайтах “Стихи.ру” и “Проза.ру” среди десятков тысяч своих экономных коллег… Они хотят получить реальную “взаправдашнюю” книгу, которую смогут подарить своим близким людям, а также передать в дар библиотекам “на вечное хранение”.
Прекрасный русский писатель Алексей Ремизов в «парижском забросе» писал тексты от руки, рисовал обложку и продавал ценителям. Может быть, к этой элитарной книжной штучности и придет человечество?
Мне кажется, что “элитарная книжная штучность” была во все времена и будет оставаться до тех пор, пока существуют библиофилы ‒ истинные ценители этой штучности. Говоря о любителях и ценителях бумажной книги, стоит добавить, что они заслуживают изданий, сделанных на более высоком эстетическом и полиграфическом уровне, чем это было принято до сих пор. Да, при этом цена книги возрастет, но возрастет вполне оправдано, т.к. приобретенная ими книга проживет более долгий век и будет радовать не одно поколение их семей. И тут вспоминается высказывание Василия Розанова по поводу дешевых книг: “Дешевые книги ‒ это некультурность. Книги и должны быть дороги. Это не водка. Книга должна отвертываться от каждого, кто при виде на цену ее сморщивается. “Проходи мимо” ‒ должна сказать она ему, кивнув в сторону “газетчиков на углу”, и прибавить: “Бери их”. Книга вообще должна быть горда, самостоятельна и независима. Для этого она прежде всего должна быть дорога” (Из кн. “Уединенное”).
Вся ваша жизнь неразрывно связана с книгами – возможно, они для вас уже живые существа, домашние питомцы?
Что ж, можно сказать и так… И хотя у нас дома живет настоящее живое существо – пёсик Тошка, но с ним я, в общей сложности, провожу во время прогулок около часа в день, а с книгами – все остальное время, включая по 10-12 часов издательской работы за компьютером. Сопровождают книги меня и в поездках на автобусе – именно тогда я могу позволить себе чтение художественной литературы, не относящейся к моим издательским делам. К сожалению, места на полках в доме книгам не хватает, а потому они начинают громоздиться рядом с книжными шкафами, требуя обратить на них особое внимание и упорядочить их образ жизни, раз уж приручили…
Вы получили множество российских книгоиздательских премий.
А в Израиле вас оценили?
Прежде всего, мне бы хотелось упомянуть о первой книжной награде, полученной мною в 1999 году, в год 200-летия со дня рождения А.С. Пушкина. Речь идет о сборнике куртуазной лирики поэта “Златые дни, златые ночи…” ‒ первом моем художественном издании, блестяще проиллюстрированном художником Юрием Ивановым, жившим в то время в Иерусалиме. Библиофильский вариант этой книги мы подарили Пушкинскому музею в Москве, Музею-квартире Пушкина на Мойке (СПБ.), а также в Отделы редких книг РГБ и Национальной библиотеки Израиля. Вскоре после этого, совершенно неожиданно для нас, мы получили юбилейные медали Международного общества пушкинистов…
Что касается “множества российских книгоиздательских премий”, то это несколько преувеличено – пока это только четыре диплома: три от Ассоциации российских книгоиздателей, о которых я упоминал ранее, и один – от Фонда “Русский мир” за мой авторский сборник “В книжных садах: Статьи о книгах и журналах, издателях и коллекционерах” (2016). Мне предложили участвовать в конкурсе АСКИ за 2017 год, и я передал туда два стихотворных сборника, вышедших в 2017 г.: “Слово и время: Избранная лирика” С. Маршака (илл. И. Сорочинской), и “Неузнаваемая сторона” Б. Пастернака (илл. С. Карауловой-Каре). В начале июня 2018 г. будут обнародованы результаты конкурса – тогда и увидим, не снизил ли я, с точки зрения российских книгоиздателей, уровень своих нынешних изданий…
К сожалению, в Израиле нет конкурса подобного тому, что был в СССР и РФ ‒ я имею в виду ежегодный конкурс “Искусство книги”, который проводился с 1958 по 1997 годы, а ныне заменен конкурсами “Лучшая книга года” и “Образ книги”, ‒ а потому здесь нет возможности оценить уровень своих изданий, проведя их через конкурсное жюри. Остается довериться авторам, которые без всякой рекламы обращаются ко мне вот уже 20 лет… Весьма важна для меня также профессиональная оценка моего труда со стороны искусствоведа Узи Агасси ‒ владельца лучшего библиофильского издательства Израиля “Эвен-Хошен” (г. Раанана). Каждые два года, на Иерусалимской книжной ярмарке, мы знакомим друг друга с нашими новыми художественными изданиями и обмениваемся с ним.
Оформление книг, «книжный художник» – это особая профессия. Назовите, пожалуйста, несколько важных для вас имен.
Школа художников книги в России всегда была на особой высоте, начиная с блестящих графиков конца XIX – начала ХХ вв. А. Бенуа, Е. Лансере, Д. Кардовского, Г. Нарбута и др. Из российских книжных художников ХХ века немало мастеров мирового уровня, которые мне дороги, и трудно ограничиться несколькими именами. Из художников первой половины ХХ века я бы выделил В. Фаворского, В. Лебедева, С. Юдовина, Е. Кибрика, А. Каплана, В. Милашевского и С. Телингатера, а из более молодых ‒ А. Г. В. Траугот, Н. Попова, Н. Калинина, М. Майофиса, М. Аникста, А. Троянкера… С некоторыми из них я был лично знаком и общался в 70-е – 80-е гг. Сожалею, что в то время частная издательская практика в России была запрещена, и я не смог поработать с этими художниками над собственными изданиями…
Вам не кажется, что «человек читающий» постепенно отмирает? Ведь новое поколение воспринимает лишь картинки с краткими подписями, увы…
Я не столь пессимистично смотрю на будущих читателей книг. С взрослением наших детей потребность в рассматривании и чтении примитивных комиксов отпадает и перед ними предстают сначала электронные книги, а позже – и бумажные. Недавно один из русскоязычных издателей, живущий и работающий в Лондоне, радостно сообщил, что в моду вновь входит традиционная книга. Более того, магазины, ее продающие, набирают обороты и расширяют свои помещения. Думается, что это первые сигналы, предвещающие возврат к привычной, дорогой нашей душе и сердцу книге, которую мы сможем вновь читать, сидя в кресле, освещенном теплым, камерным светом торшера…
Обычно спрашивают у писателей, мы спросим у издателя – над чем вы работали в последнее время и каковы ваши творческие планы?
В конце ноября 2017 года, к годовщине безвременного ухода из жизни замечательного ученого-физика, поэта и эссеиста Константина Кикоина (1945‒2016) мне довелось подготовить сборник воспоминаний о нем, статей и рецензий о его литературном творчестве “Памяти Константина Кикоина”, а также последний, седьмой поэтический сборник Кикоина “Новые времена”. В настоящее время я завершаю работу над альбомом фотографий Вадима Горных по мотивам стихов В. Высоцкого “Парус! Порвали парус!”, посвященном 80-летию поэта и барда.
К маю, к будущей поездке в Москву, надеюсь издать знаменитую поэму Василия Львовича Пушкина “Опасный сосед” с превосходными иллюстрациями Юрия Иванова, ныне возглавляющего Мастерскую книжного искусства в Суриковском художественном институте. После почти 20-летнего перерыва мы вновь возвращаемся к нашему творческому сотрудничеству, на этот раз связанному с родным дядей А.С. Пушкина.
И напослед, пожелайте что-нибудь читателям.
Подытоживая сказанное, я хотел бы пожелать читателям, вслед за Аллой Липницкой ‒ поэтом и художником из Ришон-ле Циона ‒ по-прежнему так ценить и чтить наши домашние библиотеки, как она пишет об этом в своем стихотворении
МОЙ КНИЖНЫЙ ШКАФ
КАК МАЛЕНЬКИЙ ДВОРЕЦСтоят – лежат, и тесно, и вальяжно
В пыли меридианов и веков,
С неповторимым запахом бумажным,
С картинками между знакомых слов.
И в предвкушенье встречи время прячет
Свое лицо за вечные тома,
Смеется кто-то или кто-то плачет,
Жизнь за стеклом закрыта, но видна.
Привычным жестом открываю дверцы –
Мой книжный шкаф как маленький дворец,
Где в тронном зале бьется мое сердце
В ответ на книжный разнобой сердец.