Беседа с академиком Международной и Российской академии архитектуры, профессором Георгием Батиашвили
Дорогие друзья, в связи с выступлением по грузинскому телевидению в программе, посвящённой 850-летию Шота Руставели и организованной Президентом Всегрузинского общества Руставели, Давидом Шемокмедели, я имел счастье познакомиться с замечательным человеком, уже первое общение с которым – по необходимости недолгое, минут за двадцать перед тем, как мы должны были идти в студию – произвело на меня глубокое впечатление. Потом мы встречались не раз.
Тот, кто хоть раз побывал в Тбилиси, вряд ли сможет забыть своё восторженное впечатление от того, с каким поразительным тактом, с какой точностью, любовью восстановлен облик старого города. Исключительный по значимости вклад в эту реконструкцию-регенерацию связан с именем батони Гиги. По его проекту был построен в Тбилиси Президентский дворец – замечательное по красоте здание, гармонически вписавшееся в ландшафт, изумительно сочетающееся со всем обликом старого города, ставшее одним из символов Тбилиси.
Беседа, которую мы предлагаем читателям, происходила в мастерской батони Гиги, в Академии Художеств Грузии, у него дома, где навсегда поселился дух творчества: супруга батони Гиги – одарённая скрипачка, дочь – замечательный художник (с её творчеством вы уже познакомились: http://www.orlita.org/интервью-с-художником-кети-батиашвил/ – сердечное спасибо Вере Зубарёвой).
Моисей Борода, член Союза Писателей Грузии и
Международной Гильдии Писателей,
Посланник грузинской культуры
Моисей Борода: Батоно Гига, каждый раз, когда я приезжаю в Тбилиси, первое, что я делаю – я иду тем или другим путём в старый город. И каждый раз, спускаюсь ли я от площади Свободы по Пушкинской улице к колхозной площади или выхожу на набережную с противоположной стороны Анчисхати1, я не могу не думать о том, с какой любовью Вы и Ваши коллеги восстанавливали облик того Тбилиси, который, казалось, должен был уступить натиску урбанистической цивилизации советского образца – но не уступил, более того, победил в этой борьбе. Потом я прочёл Вашу книгу, которая меня впечатлила своей вдохновенностью и одновременно – точностью в описании деталей быта, атмосферы, духовного облика того, что можно было бы назвать “тбилисуроба” – “тбилисскость”. Эта любовь к Тбилиси мне, бесконечно влюблённому в этот город, считающему его самым красивым городом на свете (да, Париж незабываем, да, Рим потрясает, – но…), особенно дорога.
Но нашу беседу я начну с другой темы, а именно: что побудило Вас, родившегося в семье, профессионально далёкой от архитектуры (отец – известный биолог-энтомолог, мать – также не архитектор по специальности), сказать себе: я хочу быть архитектором?
Гига Батиашвили: Тому было несколько причин. Да, действительно, мои родители профессионально далеки от архитектуры. Но мой отец, когда у него бывало свободное время, брал меня – помню, ещё с совсем детских лет – с собой, и мы шли гулять по старому городу, как правило, останавливаясь у того и ли иного здания, церкви… И отец не только “заразил” меня любовью к красоте этих сооружений, к их поэтике, но и всегда сосредотачивался на деталях, создающих эту красоту, объясняя мне эти детали, “вписанность” того или иного здания в архитектурный пейзаж, его связь с ландшафтом. Каждое воскресенье мы с отцом отправлялись к строящимся зданиям, я видел процесс становления многих из них. Это была очень важная школа. Постепенно росло желание стать одним из тех, кто может, не нарушая гармонии, добавить к тому, что есть, построенное им самим – желание, затем ставшее решением: я буду архитектором. Так я поступил на архитектурный факультет Грузинского Политеха, потом перевёлся в Академию Художеств, которую и окончил.
Другим исключительно важным фактором было то, что я родился и рос в самом “старотбилисском” регионе старого Тбилиси – районе Сололаки. Откуда было пара шагов до всего, что составляло, да и составляет сейчас изумительную картину старого Тбилиси. Возможность каждый день видеть эту красоту, ощущать себя включённым в этот мир, которым не перестаёшь восхищаться, порождала желание служить этой красоте, творить под её знаком. И ещё одно добавлялось к этому ощущению – связанное уже не с архитектурой, а с людьми. Потомственно живших в этом районе – а он был удивительной смесью разных культур, разных национальностей: грузины, армяне, азербайджанцы, евреи… – отличала высокая мораль, серьёзное отношение к данному слову, своеобразная эстетика поведения, не позволяющая совершить что-то недостойное. Интересно отметить, что в само страшное время 90-х, когда хаос выбросил на улицы Тбилиси воровство, бессовестный обман, грабежи, насилие, Сололаки осталось к этим зловещим веяниям практически иммунным. Сололаки воспитывал – эстетически, этически.
М.Б.: Итак, Вы стали архитектором.
Г.Б.: Сразу скажу: нет. Потому что архитектором нельзя “стать” – им становишься всю жизнь, каждый день ты учишься чему-то новому. Ты обязательно должен быть в курсе того, что происходит в архитектурном мире. И это действительно каждый день, без преувеличения. По-другому быть не может: это – твой мир, мир, исходя из которого ты созидаешь.
М.Б.: Батоно Гига, Вы многие годы преподаёте, воспитали не одно поколение архитекторов. Допустим, к Вам приходит некто – девушка, юноша – старшеклассник и говорит: я хочу быть архитектором. Каковы Ваши самые первые вопросы, что составляет conditio sine qua non будущего архитектора – помимо, конечно, его представления, что он хотел бы делать в профессии его мечты?
Г.Б.: Я бы назвал три условия, три качества, которым нужно обладать.
Первое: у молодого человека должна быть выраженная способность к рисованию, а ещё лучше – талант художника, малый или большой, всё равно. Дело в том, что одно из главных орудий архитектора – карандаш, архитектор сперва делает набросок того, что он собирается строить. Да, есть достаточно изощрённые программы, с помощью которых можно вычерчивать планы зданий, строить архитектурные комплексы, но они не могут заменить работы с карандашом, создания эскизов, и пр. Компьютер не заменяет живой мысли, сотканной из тысяч и тысяч впечатлений, жизненного опыта, и много другого. В процессе создания эскиза работает с максимальной отдачей воображение, оформляется художественный замысел, оттачиваются детали, и чем совершеннее так сделанный эскиз, тем больше вероятность, что созданное на его основе будет тем, чем должно быть.
Второе, что мне кажется обязательным – будущий архитектор должен иметь определённые математические способности – и дело не только в способности геометрически мыслить, но и в том, что математика учит ясности и концептуальности мышления, умению выстраивать из неких начальных положений теорию – так сказать, возводить здание из имеющихся элементов. Я бы, может быть, сделал экзамен по математике одним из вступительных для архитекторов. И наконец, третье…
М.Б.: Если позволите, я попытаюсь угадать.
Г.Б.: Пожалуйста.
М.Б.: Серьёзная общая образованность – в художественной литературе, искусстве, музыке, истории.
Г.Б.: Верно. Без этого мне трудно представить себе архитектора. Ибо архитектура самым тесным образом связана с социокультурным миром. Архитектору необходимо энциклопедическое образование. Архитектура – это особенная область, область постоянного и с течением времени всё более быстрого обновления. Застревание на достигнутом для неё особенно неприемлемо – уже в силу той роли, какую она играет в жизни общества, будучи теснейшим образом связанной с социальными, эстетическими и другими его основами, с постоянным обновлением вкусов составляющих его групп. Соответственно и настоящий архитектор должен быть постоянно „на пике событий“ – и одновременно он должен держать в голове и прошлые концепции, стили архитектуры. Единственная болезнь, которая является истинной трагедией для архитектора – склероз. Если не это – тогда творчеству ничего не мешает – наоборот: с годами непрерывно растёт опыт, и этот постоянно обогащаемый новыми знаниями, эмоционально воспринимаемый опыт даёт архитектору ощущение молодости, возможности творить и творить – как говорится, до конца своих дней.
М.Б.: Тут мне вспоминается изречение: „Нет более мудрого, чем опытный“.
Г.Б.: Пожалуй, что так оно и есть. Здесь один из секретов постоянной молодости. У меня это ощущение молодости подкрепляется тем, что мои внуки пошли по моим стопам, я рад делиться с ними всем, что знаю, чем владею в моей профессии. Я часто думаю о том, что архитектура – одно из сильнейших, мощнейших факторов формирования человеческой психики.
M.Б.: Дело тут, наверное, в совершенно особом характере влияния архитектуры. Литература воздействует словом, у слова огромная сила воздействия – но человек должен вначале прочесть рассказ, стихотворение, роман – или услышать это в чьём-то чтении. Он должен захотеть это сделать. То же и с музыкой.
Г.Б.: Архитектура не просто окружает человека – она активно говорит с ним без всяких слов, мощно и без его активной воли вовлекая его в процесс восприятия, в эмоциональный процесс. Человек живёт в мире зданий, сооружений – во всяком случае, находящихся в достижимой для его взора близости, он не может от этого отключиться. Сила этого воздействия нередко недооценивается.
Когда я говорю с молодыми людьми об архитектуре – а я читаю ряд курсов в Академии Художеств – я всегда подчёркиваю, что архитектура – специальность, требующая исключительной тонкости, изящества вкуса, и одновременно – специальность очень опасная. Как врач может неверно выбранным лечением нанести вред здоровью пациента, так и ошибка, плохо продуманное и воплощённое в жизнь архитектурное решение может нанести вред – с той разницей, что в первом случае страдает один человек (и нередко есть шанс исправить врачебную ошибку, назначив другое лечение), во втором же случае – многие и многие, и исправить ошибку невозможно – разве что сломать построенное. Нельзя забывать, что архитектурное пространство окружает человека, воспринимается им с его ранних лет и до конца его жизни, и “архитектурная травма” – когда, например, вдруг в его непосредственной близости возникает что-то уродливое или просто не сочетающееся с ландшафтом, разрушающее эту красоту – травма, ощущение “боже мой, какое уродство!” будет сопровождать человека каждый день. Надо ли подчёркивать, как это опасно!
М.Б.: О да – при виде небоскрёбов в Тбилиси, возникающих как грибы после хорошего дождя – я с тоской думаю, как это нарушает облик города. И каждый раз, видя противоположное этому – старый город, облик которого благодаря Вам и Вашим коллегам, так гармонично восстановлен, так соответствует тому, с чем я как коренной тбилисец вырос, я радуюсь тому, что это сохранится, не уйдёт, что жить среди этого так приятно, такая радость ощущать, что ты с этим душевно слит.
Г.Б.: С другой стороны, архитектура – это зеркало общества, страны, его возможностей, его потенции, его культуры, его политической структуры. Это ярко проявлялось в эпохи, когда сюзерен, властитель государства активно влиял на архитектуру, относясь к ней как к важному фактору своего возвеличения – так было в древнем Риме, в Италии времён Муссолини, в Москве в эпоху Сталина. Архитектура была зеркалом, в которое “смотрелся” сам сюзерен, но смотрелось и общество.
М.Б.: В связи с этим интересно сравнение типичной архитектуры Третьего Рейха и архитектуры “сталинского ампира”. Последняя представляется мне несравненно эстетичнее – но и здесь полностью подтверждается то, что Вы сказали об архитектуре как зеркале: официальной доктриной гитлеровского режима было превращение страны в военный лагерь, открытый антигуманизм, в то время как в СССР официально провозглашались совсем другие ценности.
Г.Б.: Основополагающий принцип фашистской архитектуры – принцип единообразия, всё должно быть одинаковым. Принцип этот продвигался не только в Германии или – вне центра Москвы и центров столичных городов – в СССР и в странах “социалистического лагеря”, но и, например, в Японии. Типовые дома-коробки, типовые квартиры, копия одна другой. Обобщённо это можно назвать индустриальным подходом к архитектуре; такой подход был дальнейшим развитием принципа Баухауза, социально оправданного принципа, в своё время сыгравшего очень значительную роль в истории архитектуры. Но… Насколько такой упор на единообразие был тогда социально оправдан, в плане психологическом он катастрофичен.
М.Б.: Батоно Гига, само направление нашей беседы привело нас к теме регенерации-реконструкции старого Тбилиси, в которой Вам принадлежит трудно переоценимая роль. За реализацию этого проекта Вам и Вашему коллеге, Шота Кавлашвили была присуждена Государственная премия СССР. Если можно, об этом проекте.
Г.Б.: Начнём с того, что идея регенерации-реконструкции родилась у Шота Кавлашвили, замечательного архитектора, подлинного патриота своего города, в то время главного архитектора Тбилиси. Вскоре по принятому правительством постановлению за исторической частью Тбилиси был закреплён статус государственной охранной зоны. Тогда начался первый этап реконструкции исторической части города. Речь в этом проекте шла именно о регенерации, восстановлении, возрождении, “втором рождении” старого Тбилиси. Удалось поднять архивные материалы – в том числе фотоматериалы замечательного фотографа и ориенталиста, старейшего русского фотографа Дмитрия Ивановича Ермакова, почётного гражданина Тбилиси, города, с которым были связаны основные этапы его творческого пути.
Шота и я работали над генеральным планом: он в качестве главного архитектора города, я как руководитель творческой мастерской по реконструкции и регенерации государственной охранной зоны Тбилиси и автор. Работали мы в исключительной атмосфере полной коллегиальности, сотрудничество было по-настоящему гармоничным. Если Шота в силу своей занятости, необходимости принимать участи в различных совещаниях, и пр. не мог быть на объекте, на нём был я, и наоборот. Для этого не надо было никаких предварительных уговоров. Это сотрудничество продолжалось и далее, почти до самого ухода Шота из жизни.
Во время работы над проектом всё моё внимание было обращено на то, чтобы максимально сохранить / восстановить то, что было связано с историческими корнями города. Особенностью исторического Тбилиси является то, что его архитектура находится в полной гармонии с ландшафтом. Старый Тбилиси представляет собой единую картину, вписанную в потрясающий по своей живописности, уникальный ландшафт – картина, выполненная кистью совершенного мастера.
Удалось сохранить-восстановить облик города, теснейшим образом связанный с основами национальной культуры. Вообще, я сторонник “этнически базированной” архитектуры – что совершенно не исключает её следования современным тенденциям.
М.Б. Здесь хорошая параллель с музыкой грузинских композиторов, творчество которых тесно связано с национальными корнями, а с другой стороны – современно по музыкальному языку. Как этого достигнуть – великая тайна таланта.
Г.Б.: Существенным фактором в нашей работе была поддержка со стороны первого лица – Первого Секретаря ЦК КП Грузии Эдуарда Шеварднадзе. Не проходило недели, чтобы он со свитой проездом или специально не посетил объект. Его понимание значимости того, что делается – а это был первый такой проект в Советском Союзе – сыграло важную роль в решении возникающих проблем. Здесь же отмечу, что весь этот грандиозный проект осуществлялся за счёт внутренних ресурсов республики, центр это не финансировал. Но когда мы закончили реконструкцию, когда облик восстановленного старого Тбилиси предстал во всей красоте, это сразу привлекло внимание центра. Мы с Шота были награждены Государственной Премией СССР, и реконструкционные проекты начали возникать в других городах. Не было ни одного совещания по этому поводу, где бы мы не были в качестве приглашённых экспертов. Возникло огромное внимание к самой проблеме реконструкции исторического облика городов.
М.Б.: Мне очень понравилось Ваше сравнение старого Тбилиси с картиной, выполненной кистью совершенного мастера. Продолжая это сравнение, выскажу, может быть, крамольную мысль о добавленном в последние годы “новом”: меня коробит от вида неизвестно почему в самом живописном месте построенного в виде двух труб “здания” театра – это как попавшая на картину великого мастера жирная чернильная клякса. Такой же кляксой кажутся мне “грибные” крыши Дома юстиции – тут уже сходство с грибами-поганками. А уж высовывающаяся сзади красивого, импозантного здания бывшего Института Маркса-Энгельса и пр., труба – ну, тут я просто не буду говорить, какие здесь напрашиваются аналогии.
Г.Б.: Жёсткие сравнения, но не согласиться с ними трудно. Вообще, хотелось бы пожелать городу более продуманную стратегию строительства, и особенно хотелось бы, чтобы поскорее закончился “нуворишеский этап” строительства, когда появляются в ареале подлинного Тбилиси – а для меня это регион от Сололаки до стадиона Динамо – здания, искажающие облик города, ему несоответствующие.
М.Б.: Единственным, что появилось в эти годы и по-настоящему украсило Тбилиси, полностью “вписавшись” в его облик, был построенный по Вашему проекту Президентский дворец – здание, которое мне кажется совершенно потрясающим – лёгкостью, ажурностью конструкций и в то же время торжественностью общего облика. Это здание у меня нерасторжимо связано с Вашим именем, и никакие дизайнеры, которые что-то там внутри сделали, это мнение (впрочем, разделяемое абсолютным большинством тбилисцев) не колеблют.
Г.Б.: Но путь к этому проекту был не коротким. Первоначально я разрабатывал его как “Грузинский Дом”: такие “национальные дома”, в которых сосредотачивались основные объекты, представляющие, так сказать, лицо национальной культуры, возникли во второй половине ХХ века в ряде европейских стран – Финский Дом, Берлинский Дом, и т.д.
Новое назначение его как президентского Дворца возникло из моих бесед с будущим президентом Грузии, тогда – председателем городского совета (членом которого я тогда состоял) Михаилом Саакашвили. Среди моих проектов проект “Грузинского Дома” на подъёме Бараташвили привлёк его особенное внимание. В один из вечером мы долго обсуждали с ним архитектурное будущее верхнего Авлабари и Исани 2, вспоминая историческую роль этого района, то, что в нём был расположен административный центр, говорили о том, что было бы хорошо вернуть ему эту роль. Прошло немного времени с этого разговора, когда Михаил Саакашвили, уже как президент, дал этому проекту зелёную улицу, приняв решение о строительстве президентского дворца. Новая функция здания полностью вписывалась в мой проект “Грузинского Дома”, и строительство пошло полным ходом. На последнем этапе строительства завершение проекта было передано дизайнеру Микеле де Луки, но это уже другая история.
М.Б.: Батоно Гига, как я уже сказал: для меня, как и для, думаю, абсолютного большинства тбилисцев, двух авторов у этого замечательного здания не существует. Не говоря уже о том, что между архитектором и дизайнером – огромная разница в функциях, подготовке и прочем.
М. Б.: Несколько слов о Ваших коллегах – например, о Курдиани, Кавлашвили, Давитая, Чхенкели.
Г.Б.: Курдиани и Кавлашвили уже нет в живых. О них чуть позже. Давитая и я, к счастью не только живы, но и живы в нашей профессии. Нас с Давитая связывает давняя человеческая и творческая дружба. Оба мы – академики Международной и Российской академий архитектуры, деятельные архитекторы. Проблемы развивающегося Тбилиси, нередко наблюдаемые произвольные застройки являются предметом нашей большой озабоченности.
Арчил Курдиани был моим профессором в Академии Художеств. Часть того, что я ношу в себе как архитектор, обязана ему. То же могу сказатъ о Михаиле Чхиквадзе, о Валериане Кедиа. Все они оставили значительный след в нашей современной архитектуре, в её формировании, развитии.
Особенно скажу о Шота Кавлашвили, с которым мы работали над архитектурными проектами начиная с семьдесят девятого до середины девяностых годов. В память о нашем общении я поставил ему в Дидубийском пантеоне, где он похоронен, памятник.
Что касается Иванэ Чхенкели, в своё время главного архитектора Тбилиси (по его проекту построен концертный зал филармонии): этому человеку вся наша общественность, должна быть признательна за то, что благодаря ему индустриальная архитектура не затронула центрального ядра города, не вклинилась в него чуждым элементом. Чхенкели не допустил этого. Таких прецедентов в той эпохе (60-е-70-е годы) было всего два: один, связанный с именем Чхенкели, в Тбилиси, и второй – в Ленинграде, когда тогдашний главный архитектор города, как и его коллега в Тбилиси, стал стеной на пути абсурдного проекта. Тбилиси сохранил свою тбилисскость, Ленинград – петербургскость.
М.Б.: Короткий – и последний – вопрос: Ваши любимые композиторы?
Г.Б.: Люблю музыку Шумана, Грига, обожествляю Моцарта, для меня это действительно музыкальный бог, абсолютное совершенство, прозрачность линий, удивительная ясность, гармония во всём. Такой должна быть в идеале архитектура – тогда она может быть, по остроумному выражению “звучащей музыкой”.
М.Б.: Ну а неклассическая музыка?
Г.Б.: Люблю, как традиционный тбилисец, “баиати” – это не песня, а вокализованные стихи. С удовольствием случаю джаз, импровизации настоящих джазменов – потрясающи.
М.Б.: Огромное спасибо, батоно Гига, за нашу беседу.
Г.Б.: Спасибо и Вам. Был рад нашему общению.
ПРИМЕЧАНИЯ
- замечательной строгой красоты церковь 6-го века. Многократно разрушенная в результате войн с иранскими / турецкими завоевателями и многократно восстанавливаемая, она тем не менее выдержала как храм самые тяжёлые времена – пока советская эпоха не лишила её этого надолго, превратив Анчисхати в музей, и только с 1989-го года, после значительных по маштабу, длившихся шесть лет реставрационных работ, церковь вновь стала действующей
- Авлабари – один из древнейших районов Тбилиси. Первое упоминание – конец ХIV-го века.