Jun 232017
 

Яков ШехтерЯков Шехтер – писатель, автор более двадцати книг. Его романы и рассказы повествуют нам про житие-бытие еврейства, причем на чистом и чудесном русском языке. Яков Шехтер обитает Холоне и мал-помалу выстраивает свой олам, компактную книжную галактику – заросшую бокертовником и маком Макомовку (от иврейского «маком» – «место»), этакое местечковое Макондо, где и припечек в наличии, и мистического в избытке. Миры Шехтера всегда притягательный и познавательны, и читательским массам неизменно с ним по пути. Свежий его роман «Второе пришествие Кумранского Учителя» (в трех томах) уже называют «еврейским Гарри Поттером». Поговорим с автором, точнее даже, предоставим ему слово.

МЮ Как возник у тебя замысел столь необычного романа? Откуда вообще, по-твоему, приходят сюжеты?

ЯШ Я бы хотел начать разговор со слов Пушкина, который «наше все», в кавычках, разумеется. По той простой причине, что у евреев есть еще много «всего», причем куда интересней творений уважаемого Александра Сергеевича. Но об этом чуть позже.

Итак, гусиному перу Пушкина принадлежат строчки: не продается вдохновенье, но можно рукопись продать.

Как правило, тему для произведения писателю подсказывает некий внутренний компас. Скрытая работа подсознания, суммирующая культурный запас, направленность интересов, настроение и множество других факторов. Люди, склонные к мистификации, называют это вдохновением свыше – легкий огнь над кудрями пляшущий, дуновение вдохновения.

Несколько лет назад в Израиль приезжал Михаил Шишкин, хороший русский писатель с еврейской, разумеется, мамой. Я пришел к нему на встречу. Послушать, как он выступает, что говорит, как держится. Очень достойный внятный человек. Пока дело не дошло до вдохновения. Тут он рассказал примерно следующее: когда зимой я шел по льду замерзшей швейцарской речки и остановился возле дымящейся на морозе полыньи – ко мне пришел роман. А дальше я записывал его в течение года.

Наверное, у каждого воображение работает по-разному. Эдгар По, один из самых таинственных и мистических писателей, рассказывая про создание своих произведений, раскладывает историю возникновения замысла с точностью доказательства теоремы. Мне эта позиция очень близка и сейчас я распахну перед вами дверь в творческую мастерскую и попробую показать, как родился замысел этого романа.

Усаживайтесь поудобнее. Чувствуете запах краски и лака? Так должно пахнуть в мастерской. Не чувствуете? Правильно, в мастерской писателя пахнет пылью, поднятой со страниц старых книг. И нагретым корпусом компьютера.

Иногда писатель получает социальный заказ. Или просто заказ. Такой, что не в силах отказаться. Нечто похожее произошло со мной. Когда Джоан Роллинг объявила о завершении романов о Гарри Поттере, мои дочки, которые, как и все нормальные дети, читали его запоем – правда на иврите – потребовали от меня написать продолжение.

–Ты ведь писатель, – сказали они с детской безапелляционностью. – Вот и пиши.

Разумеется, писать продолжение не имело никакого смысла. Я уже не говорю об авторских правах, но сама тема магии и волшебства у евреев занимает особое место. Дело в том, что Тора категорически запрещает заниматься подобного рода фокусами. Поэтому за всю длинную историю еврейского народа вы не отыщете даже пару-тройку магов. Их попросту не было. В Талмуде встречаются там и тут рассказы о ворожбе и магах, но речь идет о язычниках.

Идея книги должна была состоять в том, как мальчик приходит учиться чему-то необычному. Волшебному – нет, чудесному – да. Потому, что чудеса можно творить разными способами. Обращением к тому, кто внизу, занимается магия и волшебство. Просьба к Тому, кто вверху, называется молитва. Но писать роман о молитве… нет, такое дети читать не станут…

И я стал перебирать еврейскую историю в поисках тайных обществ, прикасавшихся к чудесам. Ведь чудеса – это наше все, именно они, а не что-либо иное! О, их оказалось немало. Начнем с чудес, происходивших в Храме. Можно было привести мальчика вместе со священниками коэнами в иерусалимский Храм и рассказать о чудесах таких, как золотые деревья, приносящие каждую весну золотые плоды. Коэны их продавали и с этого жили. Кстати, эту идею я не совсем оставил, может быть, когда-нибудь она еще всплывет.

А святое братство учеников рабби Шимона бар Йохая, автора книги Зогар? О, тут каббалистические чудеса можно черпать полной ложкой. Затем мараны Испании, среди которых много лет оставались непокорившиеся, тайно соблюдавшие все законы. Псы инквизиции так и не смогли их отыскать, потому что мараны умели напускать морок на сыщиков. И тут есть о чем написать и, возможно, я еще этим займусь.

А школа каббалистов в Цфате, Кордоверо, Алькавец, Ари Заль. Здесь чудеса сыплются, словно искры из-под кресала. Однако мне, и вот тут вступает в силу индивидуальность и множество всякого рода причин, определяющих выбор, наиболее интересными показались ессеи.

Кто такие ессеи и что мы о них знаем? До обнаружения свитков Мертвого моря они находились далеко на задворках истории – маленькая еврейская секта, ведущая отшельнический образ жизни. Сохранились два достоверных свидетельства: несколько страниц у Плиния Старшего и у Иосифа Флавия. Приведу отрывок из Флавия:

«Они живут очень долго, многие переживают столетний возраст. Причина, как мне кажется, заключается в простоте их образа жизни и в порядке, который они во всем соблюдают. Удары судьбы не производят на них никакого действия, так как они всякие мучения побеждают силой духа.

Война с римлянами представила их образ мыслей в надлежащем свете. Их завинчивали и растягивали, члены у них были спалены и раздроблены; над ними пробовали все орудия пытки, чтобы заставить их хулить законодателя или отведать запретную пищу, но их ничем нельзя было склонить ни к тому, ни к другому. Они стойко выдерживали мучения, не издавая ни одного звука и не роняя ни единой слезы. Улыбаясь под пытками, посмеиваясь над теми, которые их пытали, они весело отдавали свои души в полной уверенности, что снова получат их в будущем.

Бессмертие души составляет весьма важную часть учения ессеев. Они считают его средством для поощрения к добродетели и предостережения от порока, думая, что добрые, в надежде на славную посмертную жизнь, сделаются еще лучшими, а злые постараются обуздать себя из страха перед вечными муками, уготованными им в другом мире.

Встречаются между ними и такие, кто после долгого упражнения в священных книгах, разных обрядах очищения и изречениях пророков умеют предвещать будущее. И, действительно, редко до сих пор случалось, чтобы они ошибались в своих предсказаниях» («Иудейская война», II, 8, 10, § 150).

Вот почти все, что было известно о ессеях до сороковых годов двадцатого века. Камень бедуинского пастушка, случайно попавший в устье пещеры, издал странный звук, и этим звуком открылась новая веха не только в истории ессеев, но и всего человечества. Любопытный пастушок полез в пещеру и обнаружил в ней множество сосудов с рукописями. Так началась эра Кумранских открытий.

История Кумранских рукописей одна из самых будоражащих воображение историй. Это отдельный большой детектив. Вкратце можно сказать только, что их нашли как раз в месяцы объявления государства Израиль, и занимался ими, помимо бедуинских воришек и митрополита (т. е. архиепископа) Сирийского, Афанасия Иешуа Самуила, главы Сирийской яковитской церкви в Иерусалиме, профессор Сукеник, отец Игаэля Ядина, начальника штабы Хаганы. Став в 1949 г. начальником штаба сил обороны Израиля, Ядин в 1952 г. ушел в отставку и изучал археологию в Еврейском университете. В 1955 г. он получил ученую степень доктора, причем темой его диссертации были свитки Мертвого моря.

А затем – затем вокруг свитков сложился целый заговор. Заговор христианских монахов и археологов, под чьё почти непререкаемое управление попало дело расшифровки свитков. Дело в том, что фигура учителя Праведности, основателя ессеев, и его учение слишком походили на Иисуса. На основе рукописей получалось, что вместо явления миру богочеловека и откровения Нагорной проповеди основой христианства является учение полузабытой еврейской секты. Этого отцы -археологи не могли допустить и всячески тормозили расшифровку. Только после того, как Рокфеллеровский институт в Иерусалиме был в 1967 захвачен израильскими парашютистами, свитками занялись в должной мере и сегодня они полностью переведены и опубликованы и даже выложены в интернет. Всякий, кто легко читает на иврите, может зайти на сайт и посмотреть.

Ессеи жили в Кумране вплоть до войны с Римом (66—70 годы нашей эры), в которой приняли активное участие. Когда легионы Веспасиана пришли в Иудею, обитель была уже пуста. Уходя, ессеи спрятали свою библиотеку в пещерах, где она и сохранилась до наших дней. Дальнейшие следы секты теряются. Часть ее членов, по-видимому, погибла во время войны, другая часть поселилась на окраинах городов и селений.

Двести лет для многотысячной истории еврейского народа – короткий срок. Но с другой стороны, 200 – это очень много. Вспомним – Советский Союз и вся его идеология просуществовали всего 70 лет. Восемь поколений евреев Иудеи жили со знанием о Кумране и это не могло не оставить глубокий след в еврейской истории.

Ну вот, я очень по верхам рассказал предысторию написания романа, то есть тот исторический фон, который мне пришлось изучить и прочувствовать, прежде чем начать сочинять сюжет.

Итак, на основе всех этих данных я и решил отправить Шуа, юного ессея из Эфраты, он же Бейт-Лехем, в Кумранскую общину пророков, врачей и чудотворцев.

 

МЮ В свое время Михаил Гершензон (в «угловатой» переписке с Всеволодом Ивановым) мечтал сбросить с себя всё прочитанное, эти тонны томов – и создавать нечто новое набело, с чистого листа. Как ты думаешь, нынче такое возможно?

ЯШ Все, наверное, зависит, в русле какой традиции находится автор. Только не говорите мне о свободе творчества, о выламывании из узких рамок, о новом взгляде на мир. Все эти процессы, несомненно, имеют место быть, но не стоит заблуждаться, говоря об их масштабе.

Любой человек вырастает в какой-то культуре, говорит на каком-то языке. Множество условных связей разума с понятиями этой культуры и ее отображениями в языке привязывают его, точно Гулливера тонкими бечевками лилипутов, к весьма определенному месту. Да, Гулливер может оборвать пару-тройку, а то и десяток бечевок и даже поднять руку, чтобы почесать нос. Но не более того, полностью освободиться от пут он никогда не сумеет.

И если даже автор сбросит с себя прочитанные тонны томов, и, размахивая ручкой, точно казак шашкой, доберется до бумаги, тут же выяснится, что ему не только нечего сказать, но он толком не знает, к кому обращаться, и не понимает как. Ведь именно для того, чтобы точнее и понятнее контактировать с миром, человек и читает эти тонны томов. Понять себя, понять другого, понять мир и вот лишь после этого возможно «граждане, послушайте меня».

Еврейский космос – это мир Книги. Да, той самой главной и тех, что вокруг нее. Книжное мышление составляет основу любой интеллектуальной деятельности человека, принадлежащего этой традиции. В качестве неожиданного примера могу привести устав партизанской организации Виленского гетто. Он был написан в 1941 году и представлял собой собственно текст устава и комментарий к нему. Именно так, сразу текст и комментарий. «Книжным» видением мира обладал и Михаил Гершензон, тщетно пытаясь от него сбежать. Для меня его мечта представляется пустыми словами, радужным пузырем, выдутым из пены тщеславия и тщеты.

 

МЮ Дина Рубина пишет об этой твоей книге: «Тьма-тьмущая фантазии, выдумки…» Книжный мир обязательно создавать столь тщательно, во всех подробностях?

ЯШ Правдоподобность текста держится на подробностях, можно сочинить какую угодно небылицу, но чтобы тебе поверили, детали обязаны быть абсолютно достоверными. Стоит написать, что римский легионер, зайдя в харчевню, крикнул хозяину: подай мне кило мяса и литр вина – и создаваемый автором мир рухнет окончательно и бесповоротно.

Как отмеряли расстояния в Иудее времен царя Ирода, во что одевались, на чем спали, из чего пили и ели? Мало придумать сюжет, он, образно выражаясь, тело романа, это тело надо одеть в одежду по моде того времени. Вот тут автору действительно необходимо выйти из рамок своего времени и места, и не сбросить с себя пару тонн книг, а наоборот, взвалить еще пару пудов изученных подробностей эпохи, в которую он помещает своих героев. Фантазия же больше относится к фабуле, интриге, хитросплетению линий.

Например, сочиняя сюжет, я детально изучил местность, в которой располагалась Кумранская обитель. Нарисовал для себя несколько карт, чтобы точно представлять, с какой стороны восходит солнце, откуда текут речки в Соленое море, как проходит дорога из Иерусалима. Быстро выяснилось, что для развития сюжета скромного количества построек, фундаменты которых раскопали археологи, явно недостаточно, в них просто не могли поместиться все действующие лица. И вот тогда мне пришлось придумать целый подземный город из многих уровней, скрытый от посторонних глаз, доступный только посвященным. Поэтому его не заметили и не описали современники и не упомянули ни Плиний, ни Флавий. Количество фантазии на сооружение этого города ушло немерянное, зато получился он хоть куда, его можно не только увидеть, но потрогать и понюхать.

 

МЮ Твои персонажи, благочестивые ессеи, будто гегельянцы, утверждают, что, «Всякая власть – от Бога». Это вообще свойственно иудаизму?

ЯШ Не удержусь, чтоб не заметить: когда ессеи сочиняли и переписывали книги, терпеливо занимались духовной работой и поисками Абсолюта, далекие-далекие предки гегельянцев и самого Гегеля, еще гонялись друг за другом с каменными топорами.

Книга пророка Шмуэля рассказывает об одном событии еврейской истории: царь Шауль в очередной раз преследовал Давида. Жители деревушки, затерянной на бескрайних просторах Иудеи, помогли беглецу: накормили и дали передохнуть. Разгневанный царь поймал на околице мальчишку пастушка и велел составить поименный список всех уважаемых жителей деревушки. Возвращаясь обратно после неудачной погони, он завернул в эту деревушку и устроил судилище над теми, кто оказался в списке. Ну, и полетели головы…

Происходило это в 1060 году до нынешней эры. Мелочный эпизод, казалось бы не заслуживающий внимания. А все-таки стоит о нем поговорить. Ведь он ненароком свидетельствует о том, что три тысячи лет назад можно было поймать на окраине провинциальной деревушки Иудеи пастушка, который умел читать и писать. А теперь переведите взгляд на просторы Европы того времени и поищите там грамотных пастушков. Да ладно пастушков, царей и князей, герцогов и прочую знать. Мрак и тьма, грязь и невежество. «Трудно быть богом» по Герману.

Кстати, до открытия Кумранских рукописей достоверность книги Шмуэля, как и других книг Танаха, подвергалась сногсшибательному сомнению. Существовала целая наука, которая путем так называемого научного анализа святых текстов находила в них более поздние вставки. Ошибки переписчиков, добавления, сделанные в угоду аббату монастыря, где жил переписчик, придерживающегося какой-то определенной версии и так далее. Возражать всей этой эквилибристике было довольно сложно, так как самые старые оригиналы святых книг датировались 500 -600 годами нашей эры.

Речь шла о христианских источниках, потому что еврейские свитки тщательно и последовательно уничтожались во время гонений. И вот появляется целая библиотека рукописей, написанных за 200 – 300 лет до нашей эры, и до единой буквы совпадающих с теми, которые можно отыскать в любом еврейском книжном магазине. Рухнула целая наука, с профессорами, диссертациями, аспирантами, проч. и проч. На наших глазах глубина живой истории, той, что можно пощупать руками, скакнула на тысячу лет назад.

В еврейской космогонии мир вовсе не пустое место, в котором носятся вихри и может произойти что угодно, а тщательно выверенная, взвешенная система, управляемая Хозяином. Недаром знаменитый американский литературный критик Джордж Стайнер в своей книге «Смерть трагедии» (отсылка на книгу Ницше «Рождение трагедии») считал, что в еврейском мире нет места искусству, ведь большая часть художественных коллизий строится на драме. Драма, это когда все было хорошо, принесся вихрь, и стало плохо. В размеренном еврейском мире, построенном на принципе «мера за меру», где у каждого поступка есть или воздаяние или наказание, драма в принципе не может возникнуть.

Власть дается не случайно и не просто так. Через царей, президентов и премьер-министров Всевышний управляет миром. В Пятикнижии об этом прямо написано: сердце фараона в руках Бога. И коль скоро Владыка мира наделил его властью, относиться к нему нужно с уважением и почтительностью. Поэтому ессеи находились в русле традиционного отношения евреев к власти.

Надо сказать, что эта традиция частенько нарушалась, благодаря чему в нашу историю вошел веселый праздник Ханука, память о восстании Маккавеев против греков, и два поста 17 тамуза и 9 ава, в память о закончившемся тотальным поражением восстании против римлян. Противоречие в традиции? И да, и нет, но это уже отдельный разговор и лучше провести его с ближайшим раввином.

 

МЮ Интересно, а какой духовный путь выбрал бы ты сам, попав «в переплёт» – Терапевта, Воина, Книжника?

ЯШ За время сочинения романа я успел побывать и тем, и другим, и третьим. Есть в работе писателя особое удовольствие, недоступное никому иному. Придумать себе мир, любовно и заботливо его обставить, а потом, сделав ручкой домашним, уйти туда и пожить, погулять по неведомым дорожкам, трепя за холку неведомых зверей. И вот тут-то, возвращаясь к твоему предыдущему вопросу, необходима полная ясность деталей, картинка должна всплыть перед глазами сочинителя с максимальной достоверностью. Прежде всего, автор сам должен оказаться в придуманном им мире, разносить обувь, смять подушку, подогнать по размеру одежду, и лишь потом пригласить в него читателя.

 

МЮ Услышалось мне, что судьба наша жестко детерминирована, предопределена, но свобода слабо трепыхаться все же дана. Тебе отроду было свыше указано – писать? Расскажи о себе: когда, откуда возник писатель Яков Шехтер?

ЯШ Дату рождения писателя Шехтера я могу указать довольно точно. Случилось это в 1984 году. Я приехал из Вильнюса в Москву на осенние праздники. На крыше сукки, занимавшей почти весь задний дворик синагоги, лежал снег. Ветки молодых елок, из которых была собрана эта крыша, свисали вниз и, несмотря на мороз, источали крепкий аромат хвои. Я налил кофе из термоса, полюбовался аккуратным столбиком пара, дрожавшим над чашкой, и уже собрался было приступить, как внезапно подсевший Рома, ныне Реувен Пятигорский несколькими фразами разрушил очарование праздника.

– А я про тебя по радио слышал, – сказал Рома, бесцеремонно отбирая мой кофе. – По «Голосу Израиля». Книжка у тебя в Иерусалиме вышла. Так и сказали: диссидент, хочет вырваться из медвежьих объятий советской власти.

Рома отхлебнул мой кофе и многозначительно улыбнулся.

– Слава к тебе уже пришла, парень, – добавил он, приканчивая кофе. – Теперь наступает время расплаты.

Погода на дворе стояла черненко-андроповская. Редакторы программы «Голос Израиля» жили в некотором отрыве от советской действительности. Реклама книги могла обернуться для автора несколькими годами, проведенными за решеткой.

Книга, в общем-то, возникла достаточно случайно. Вместе с Владимиром-Зеевом Райзом и Ларисой Кобринской я собирал рассказы последних, еще живых к тому времени, жителей еврейских местечек Литвы. Тех, кто выжил в гетто, уцелел в Штутгофе и вернулся обратно. Когда этих воспоминаний набралось довольно много, они начали приобретать вид книги. Я придал собранным материалам книжный вид и Зеев передал их с одним из гостей-иностранцев в «Яд-Вашем». Дело само по себе опасное и подсудное, но Зеев к тому времени уже перевалил через восемь лет «отказа» и эти слова давно перестали его пугать.

Прошло два года. Мы почти забыли о переданных материалах и уж никак не рассчитывали, что они превратятся в книгу. И вот, неожиданный привет из Иерусалима. Я все никак не мог сообразить, где меня возьмут – еще в Москве, в фирменном поезде «Литва» или прямо на перроне, по прибытии в Вильнюс. Спасло меня, наверное, то, что литовцы-гэбэшники не особенно любили своих российских коллег. Живи я на Украине или в России, дело о передаче за рубеж материалов и публикации книги не закончилось бы так мягко, как это случилось в Вильнюсе.

Слава только опалила меня жарким краем крыла, оставив следы в качестве автографов на страницах допросов и объяснений папарацци с погонами, что я делал в том или ином местечке. Мне-то казалось, будто я спокойно разгуливал по Бутримонису или Каунасу, но всевидящее око большого Брата неусыпно фиксировало мои прогулки на фотопленку.

И вот тогда, сидя в сукке московской синагоги на Архипова и лихорадочно глотая любезно налитый Ромой Пятигорским кофе, я впервые почувствовал себя писателем, то есть человеком, для которого перепачканные чернилами листки бумаги могут менять судьбу сильнее самого железного железа.

 

МЮ Твои книги – это “рассказ историй” или некое послание чтящим, единоличная попытка (так сказать, от сохи) гармонизации мирского Хаоса?

ЯШ Владимир Набоков в своей лекции «О хороших читателях и хороших писателях» дал следующее определение литературы.

«Литература родилась не в тот день, когда из неандертальской долины с криком “Волк, волк!” – выбежал мальчик, а следом и сам серый волк, дышащий ему в затылок; литература родилась в тот день, когда мальчик прибежал с криком: “Волк, волк!”, а волка за ним и не было… Глядите: между настоящим волком и волком в небылице что-то мерцает и переливается. Этот мерцающий промежуток и есть литература».

Мне кажется, что литература не только заполняет собой мерцающее пространство, разделяющее настоящего и придуманного волка, но и пытается перекинуть условный мостик над пропастью между неодолимой стеной высшей объективности и человеческого представления о ее воплощении в нашу реальность.

Где справедливость, и есть ли награда за праведность? Почему подонки преуспевают и отчего страдают достойные? Вот что мучит каждого из нас, питая живой источник дневных раздумий и полуночных сомнений.

Жажда возмездия, на которой основаны все детективы, все трагедии и, возможно, немалая часть комедий, на самом деле есть не что иное, как проявление неуемного стремления человека к справедливости, желания верить, что в мире есть порядок, и зло неминуемо будет наказано, а добро восторжествует.

Поиск порядка – это желание видеть мир не бессмысленным хаосом, а разумной гармонией, управляемой Доброй Волей по понятным человеку законам.

Попытка осмыслить, как преломляется высшая справедливость через призму человеческого восприятия, и есть одна из тем моих литературных занятий.

 

МЮ Есть, как известно, домостройная Галаха, а был и рыцарь Галахад – свести их вместе, и получится Накрытый Круглый Стол… В третьем томе твоего романа в текст активно проникают персонажи мировой литературы – тебе интересно вести старых героев новыми путями?

ЯШ Как справедливо заметил Умберто Эко: «Каждая книга говорит только о других книгах и состоит только из других книг». Мне нравится заниматься пересечением ассоциаций, сплавом реминисценций и выведением новых пород литературных животных. В третьей книге романа «Второе пришествие Кумранского Учителя»» я затеял забавный эксперимент. Взяв несколько любимых мною сюжетов, я сплел из этих нитей собственное художественное полотно, в котором каждая из нитей сохранена и вполне узнаваема, но вместе они составляет нечто абсолютно иное. Распутывая узелки этих связей, читатель получает дополнительное удовольствие от текста. Речь, конечно же, идет о подготовленном читателе, я бы сказал, читателе-профессионале. Если же подготовка отсутствует – он просто не заметит этой игры и прочтет книгу только на первом уровне сюжета. Те, кто всмотрится чуть глубже, увидят и линии рыцарского романа, и приключения «Трех мушкетеров».

 

МЮ Да, давай вернемся к роману. У меня, если откровенно, любимое место в книге – Башня Книжников: вот бы где жить и писать на пергаменте из кожи нерождённого теленка! «Бог сокрыт в тексте. Вернее – текст и есть Бог». Это и твоё писательско-редакторское кредо?

ЯШ Много лет назад, еще в СССР, со мной приключилась забавная история. Составной частью российского бытия были походы по грибы. Помимо удовольствия от лесных прогулок, собранные грибы составляли существенную часть зимнего рациона. Белые грибы сушили, другие мариновали и ставили на антресоли, чтобы посреди трескучих морозов наварить рассыпчатой картошки, открыть банку скользких от маринада грибков и под ледяную водку…а, что там говорить! Так вот, после целого дня хождения по лесу ты ложился спать, и перед глазами плыла все та же картина: усыпанные листвой перелески, сухие мхи сосновых боров, залитые солнцем лужайки и грибы, грибы, грибы…

Погрузившись в изучение иврита, Торы, молитвенника и прочего корпуса текстов, необходимых для образа жизни религиозного еврея, я стал перед сном видеть не грибы, а текст на иврите. Да, да, перед глазами, будто титры на киноэкране, постоянно ползли буквы. Иврит я тогда знал совсем плохо и разобрать, что мне транслировали, не мог. Продолжалось это три или четыре вечера, а потом пропало. Пропало навсегда. И хоть сейчас я несравненно больше вожусь с текстами на иврите, ничего похожего со мной больше не происходило.

Несколько лет назад я рассказал это одному весьма и весьма сведущему человеку, раввину. Не хочу называть его имени, дабы не хвастаться почем зря.

– Что это было? – спросил я. Раввин подумал и произнес:

– Видишь ли, наша вера – текст. В этом мире Всевышний сжал себя и разместился в святых книгах. Написано, что не мир – место Всевышнего, а Всевышний – место мира. То есть он выделил в себе некое небольшое пространство, чтобы в нем расположить нашу Вселенную, со всеми ее галактиками, Млечным путем, сверхновыми, кометами и астероидами. И вот тут, на Земле, этот бесконечный и невообразимый Бог сумел поместиться в книгах еврейской библиотеки. Когда ты пошел Ему навстречу, Он двинулся навстречу тебе, и показал Себя в том виде, в каком существует в нашей реальности.

Бог сокрыт в тексте. Вернее – текст и есть Бог. И это мое не только писательское, но и вообще мировоззренческое кредо.

 

МЮ. А вот с чем бы я горячо поспорил – это ессейские тезисы: «Нет в мире больших предателей и лжецов, чем женщины.» И прочее там про сосуд нечистот… Надеюсь, автор не разделяет убеждения своих персонажей?

ЯШ Ядрена копоть, сколько можно путать автора с его персонажами?! Удивительно, что эту ошибку сплошь и рядом делают не только читатели, но и сами писатели.

Несколько лет назад на Иерусалимскую книжную ярмарку приехал Умберто Эко. Дрожа от волнения, мы с женой помчались на его встречу с читателями. Народу набилось невпроворот. Причем не выходцев из России, а самых натуральных израильтян. Никогда не забуду, как один парнишка, по стати явно смахивающий на парашютиста-десантника, вырвался из толпы, окружавшей Эко, и, потрясая книжкой с автографом, громогласно провозгласил:

– Я его видел! Я его потрогал! Теперь я могу спокойно умереть!

Если бы не откровенно магрибская внешность, я бы решил, что эту фразу он слышал от своего одесского или витебского дедушки.

Разговор с Эко вел известный израильский писатель Авраам Йегошуа.

– Скажи, Умберто, – спросил он его, среди прочих вопросов, – вот ты недавно закончил роман «Пражское кладбище». В этом романе у тебя есть персонаж, офицер эсэсовец, описанный во всех подробностях и даже как будто с симпатией. Ты тоже чувствуешь симпатию к эсэсовцам?

Мэтр чуть улыбнулся и парировал этот выпад небрежным движением руки:

– Скажи, Авраам, вот ты недавно закончил перевод на иврит «Преступления и наказания» Достоевского. Тебе тоже хотелось тюкнуть старуху-процентщицу топором по голове?

 

МЮ У тебя герой получает знания, мудрость – «как извлечённый из сетей улов». Ессей Сетей! А кстати, нынешняя мировая Сеть источник чего?

ЯШ Всего. Сегодня все и вся располагаются в этой паутине. Мир, запутавшийся в Сети, сократился до размеров клавиатуры компьютера. Нет, даже до размеров смартфона и мы носим его в нагрудном кармане. Новости России оказываются в Тель-Авиве с той же скоростью, что и новости Полинезии, то есть в течение миллисекунд, весь вопрос, кто чем интересуется. Связи с издательствами, общение и рецензии давно ведутся по электронной почте и через фейсбук. Хотя, несомненно, личное общение не заменишь никаким Скайпом.

Сеть для писательской работы большая находка. Раньше мне приходилось днями сидеть в библиотеках, делать бесчисленные выписки, копировать статьи и целые разделы книг. Сегодня вся эта справочная информация лежит у меня в компьютере или в телефоне, а чтобы добыть ее, не требуется даже встать со стула. Если раньше я измерял объем подготовки к написанию текста количеством прочитанных книг, сегодня счет идет на мегабайты. Перед началом работы над романом «Второе пришествие Кумранского Учителя» мне понадобилось прочитать около трех тысяч мегабайт скачанной из сети текстовой информации. Для ориентации могу указать, что примерный объем средних размеров книги 50 -70 мегабайт.

 

МЮ Как тебе видится “читатель разумный идеальный” – это пожинатель готового, жадно заглядывающий в рот, разинув свой (поживиться мудростью!) или со-творец, пообок тянущий репку текста, глотатель густот – Тот, Кто Понимает?

ЯШ В « Жизни Арсеньева» Иван Алексеевич Бунин называл писательство напряженной работой души. Для того чтобы написать что-либо стоящее, нужно вырваться, выделиться из всезахватывающего потока повседневности, очутиться в пустом пространстве, там, где между тобой и Абсолютом нет никого. Вот тогда, и только тогда начинается настоящий разговор, подлинное изучение себя, а значит и всего мира, потому, что в человеческом сердце и памяти, прости за трюизм, прячется бесконечность.

Настоящая литература предполагает такую же напряженную работу души не только со стороны писателя, но и со стороны читателя. Речь, конечно, не идет о «самолетных» книжках или макулатуре в цветастых обложках, заполонившей прилавки российских и израильских книжных магазинов. Этот «металлолом» можно только бегло просматривать и затем равнодушно опускать в корзину. Человек – никто, а вокруг него – все. Если хочешь оставаться ничем – продолжай брести своей дорогой. Чтобы стать всем – нужно войти в резонанс с миром. А для этого необходимо поработать и поработать серьезно.

Такой текст принято сегодня называть «открытым». Имеется в виду, что читатель входит в него, как на свою собственную кухню, и начинает перебирать разложенные на столе понятия. Что нашел – то твое. Один вынес охапку, другой полушку – все возможности открыты. Конечно при условии, что писатель напишет текст, содержащий такого рода возможности.

Современная литература, по мнению Умберто Эко, это уход в некий иллюзорный, или, как модно сейчас выражаться, виртуальный мир, в котором человек может превратиться в насекомое, а волки заговаривают с гуляющими по лесу девочками. Читатель знает, что автор рассказывает вымышленные истории, но сие вовсе не означает, будто автор лжец. По словам Джона Селя, автор делает вид, будто говорит правду, а читатель делает вид, будто истории действительно имели место.

Но это не единственное соглашение, которое он принимает, их много, и мне иногда хочется отложить в сторону свои писания и составить краткий перечень законов и соглашений, определяющих пребывание читателя в литературных мирах. Впрочем, вряд ли такая задача под силу одному человеку.

Главное из этих соглашений можно обозначить как «подразумеваемая честность». Читатель отдает писателю часть своей жизни, расходуя ее на погружение в придуманный им мир, писатель, в свою очередь, обязуется возместить эту утрату занимательным сюжетом, новым взглядом на известные проблемы, живописной лексикой и прочими достоинствами художественного текста. Открывая книгу, читатель подразумевает, что соглашение будет выполнено, если же такого не происходит, он чувствует себя обманутым и с раздражением оставляет текст.

Отыскивать запрятанные намеки, бродить по тайным ходам, прорытым писателем, расшифровывать аллюзии и реминисценции читатель станет только после удовлетворения первого голода, обусловленного вышеуказанным соглашением.

 

МЮ Герои твоего романа – это видоизмененные окружающие, или ты, как выражался зощенковский классик, “придумываешь из головы”?

ЯШ Любой автор пишет всегда о себе и только о себе. «Мадам Бовари – это я», и как бы сочинитель ни отмежевывался от лирического героя, утверждая, будто их разделяет «дистанция огромного размера», каждый вздох и всхлип текста рождается в груди автора и помечен неистребимым клеймом его личности.

Причина, по которой Пушкин переделал дона Джованни в дона Хуана, переместив действие из Италии в Испанию, мне неизвестна, но почему Командора, по оригинальному сценарию – отца донны Анны – он превратил в ее мужа, можно предпо­ложить. Александр Сергеевич, известный соблазнитель чужих жен, куда лучше понимал чувства обманутого супруга, чем гнев отца, оскорблен­ного бесчестьем дочери.

Автор создает свой мир, модель действительности, построенную по собственным законам. Они могут быть бесконечно далеки от законов ре­альности, в которой мы существуем, главное условие, чтобы модель дей­ствовала в соответствии с этими самыми собственными законами, то есть была внутренне непротиворечивой. Тогда придуманный мир укажет, куда должен раз­виваться сюжет и как будут вести себя персонажи. А уж с кого автор списал нос, осанку или характерные словечки, чью голову пересадил на чье тело известно только паре-тройке близких к кухонному столу людей, всем остальным же до этого нет совершенно никакого дела.

Несколько лет назад я оказался в Марселе и, понятное дело, поехал посмотреть замок Иф. На одной из камер висела табличка «здесь провел годы своего заключения аббат Фариа». На другой – «камера Эдмона Дантеса». Немецкие туристы в шортах и панамках фотографировались на фоне табличек. «Придуманное из головы» стало живой, теплокровной реальностью.

Ессеи, пробирающиеся по прохладным коридорам подземного Кумрана, бегущие по воде Соленого моря, взлетающие под облака, уцепившись за «желтую линию», воюющие вместе с гейтарами Александра Македонского – это все я, часть моего сознания, преломленная через призму фабулы.

 

МЮ Какое место литература занимает в иерархии дел и обязанностей, которыми тебе приходится заниматься? Вообще, какое время суток ты посвящаешь тексту?

ЯШ Писательство – это недуг, навязчивый, маниакальный синдром. Нет покоя ни светлым днем, ни темной ночью. Если не напишешь самим же собой уставленное количество ежедневных строчек, совесть замучит. Впрочем, не знаю, совесть это, или нечто иное, только вкус к жизни пропадает, любое дело из рук валится, собственные дети раздражают, жена – просто бесит. Дина Рубина в одном из своих замечательных романов дала точное определение писателя: мрачный, погруженный в собственные размышления человек.

 

МЮ Писать прозу – это тяжкий рутинный труд или периодические озарения, когда успевай записывать? Как по-твоему, – само пишется, мозгами с руками, или Сверху постучали?

ЯШ Писатель должен помалкивать с интерпретацией собственного творчества, особенно с объяснениями как, почему и для чего он написал тот или иной текст. Ролан Барт обозначил этот феномен как «смерть автора». Писателю следо­вало бы умереть, закончив книгу, и не мешать читателю своими поясне­ниями.

Автор, – добавляет Умберто Эко, – не более чем текстовая стратегия, опреде­ляющая семантические корреляции.

 

МЮ Тебя устраивает собственная литературная судьба? Сказано же, что жизнь – это текст, и надо только суметь правильно прочитать. Тебе это удалось?

ЯШ Мне хочется верить, что в чтении этого текста я не добрался даже до середины. Прочитанным до сих пор очень доволен. Кто счастлив? Тот, кто доволен своей долей. Мне в жизни повезло, я живу в чудесной стране, женат на женщине, которую полюбил с первого взгляда, дружу с замечательными людьми, занимаюсь тем, что мне нравится. Что же касается исполнения желаний… Самое страшное проклятие – это пожелать другу полного исполнения его желаний. Как часто, оглядываясь на прошедшую жизнь, человек вспоминает то, чего страстно, невозможно хотел и с ужасом понимает, что получи он просимое, оно обернулось бы для него неподъемным несчастьем.

3 тома

avatar

Михаил Юдсон

Михаил Исаакович Юдсон (20 января 1956 — 21 ноября 2019) . Литератор, автор множества критических статей и рецензий, а также романа «Лестница на шкаф» (Санкт-Петербург, Геликон плюс). Печатался в журналах «Знамя», «Нева», «22». С 1999 года постоянно жил в Тель-Авиве. С 2000 по 2015 год работал помощником редактора журнала «22». С 2016 года — главный редактор русскоязычного журнала «Артикль» (Тель-Авив).

More Posts

 Leave a Reply

(Необходимо указать)

(Необходимо указать)