Feb 042011
 

– Что говорить, когда нечего говорить?
Массовка

   Судя по уровню современной русской литературы, «быть писателем» считается делом примитивно простым, а писательский профессионализм отождествляется с получением авторских гонораров. К счастью, это совсем не так, но именно из-за печального непонимания у нас почти не осталось профессиональных писателей и профессиональной литературы, а вместо них – дилетанты-троечники, порождающие, как сейчас говорят, «тексты». Я называю их дилетантами, хотя по статусу они – профессионалы, а некоторые даже суперпопулярны.

   У дилетантской псевдолитературы есть две отличительные черты: вторичность и малограмотность. В этой заметке я говорю о первой из них. Имён не называю, ибо, простите за сарказм, боюсь обидеть неназванных. Да и не в именах дело: речь ведь идёт о вторичности, то есть том, что кочует из «текста» в «текст».

   Будучи по образованию лингвистом и филологом, редактируя альманах «Порт-Фолио», участвуя в жюри литературных конкурсов, я ежемесячно читаю сотни современных литературных произведений, особенно прозу. Занятие весьма несложное, потому что в большинстве своём произведения эти вторичны: как выразился один киногерой, что-то в этом духе уже было. Увы, современная русская литература поражена вирусом вторичности, и в недуге этом мне заметны несколько проявлений.

Одно из них – то, что я называю очередным повторением. Поясню.

   В XXI веке быть писателем намного сложнее, чем лет 100-150 назад, я это утверждаю и в этом вижу одну из причин беспомощности многочисленных литературных троечников, пусть даже весьма маститых. Открыв наугад любой толстый журнал, любую книгу русского автора, популярного и не очень, обязательно натыкаешься на очередную неоднократно поведанную историю. Да, вариаций, как в домино, масса, но если вчитаться – из «новой» псевдолитературной истории торчат старые, знакомые уши. Русская литература в том виде, в котором её пропагандируют, точнее, навязывают нам журналы и издательства, осталась на уровне «и был день, и случилась история» (Шолом-Алейхем). Таких историй в виде рассказов, повестей, романов – тысячи, и разнятся они разве что деталями сюжетов. Ни попытки обобщения, ни философского анализа, ни нестандартной образности, да и вообще образности как таковой, в этих произведениях нет. В литературе XIX и частично XX вв. рассказанная история была (и то не всегда), если можно так выразиться, самодостаточной ценностью. В наше же время, когда читатель становится не пассивным слушателем, а участником действия, фактическим соавтором произведения, задача автора – на порядок сложнее.

   Едва ли не самая распространённая тема современных «текстов» – рассказы о самом себе, напоминающие малохудожественные анкеты, в том числе повествования о собственном детстве. При этом автор почему-то считает, что именно его детство, его отрочество, его юность и зрелость представляют интерес для читателя, именно в них было что-то такое, о чём ещё в русской литературе не написано. Многие «автобиографические» произведения – это не что иное, как перечень фактов, читая которые, думаешь: «Ну и что? Зачем он (она) мне об этом рассказывает? Зачем мне факты его (её) биографии?».

   Вот уже несколько лет я читаю русские журналы, российские и зарубежные – «Новый мир», «Звезда», «Знамя», «Новый журнал», «Иерусалимский журнал» и другие. И нахожу в них, как правило (хотя есть и исключения), почти документальные автобиографические истории, воспоминания-«отчёты». Неужели авторы всерьёз полагают, что у них какая-то сверхинтересная жизнь, описание которой делает их «текст» фактом литературы? Почему они даже не задумываются, чем отличается художественное произведение от анкеты, подаваемой в отдел кадров? В одном из текстов, напечатанных в толстом журнале, рассказывается грустная история о том, как гражданке Финляндии сложно зарегистрироваться в паспортном столе России, в другом – как нелегко купить автомобиль в Хайфе, в третьем – подробно описывается очередное «босоногое детство», коим несть числа.

   Вот весьма распространённый сюжет: в юности (старшем детстве, ранней молодости) двое (один, трое) любили одну девушку (девочку, женщину), потом состарились и умерли (продолжают жить, ностальгически вспоминая о прошлом). На эту тему и её бесчисленные вариации написана уйма современных «текстов». Скажем, в одном из рассказов «вольно пересказывается» Борхес: у классика трое аргентинцев любят одну девушку и убивают её, в русском варианте – двое русских, всё остальное – как у Борхеса. Ольга Бежанова, профессор литературы одного из ведущих американских университетов, Cornell, говорит по этому поводу: «Отличительная черта литературы нашей эпохи – интертекстуальность, перекличка между разными авторами и произведениями в рамках одной и той же книги. С моей точки зрения, это делает истинную литературу интересной и свежей. Откуда же мучительное ощущение вторичности многих современных произведений?»

   Отвечу: к сожалению, большинству «литераторов» невдомёк: или ты способен сказать что-то своё, чего и как до тебя никто (никто!) не говорил, или не говори вовсе.

   Многих из нас так закормили, не побоюсь резкости тона, литературной попсой, что мы уже просто не в состоянии воспринимать истинно художественную литературу, отличающуюся сложной образностью, многомерным описанием действительности, неоднозначностью. Всем тем, что взывает к читателю, просит его не пробегать страницы глазами, а размышлять и вместе с автором участвовать в рождении художественного произведения.

   Ещё одна беда современной псевдолитературы – штампованные фразы-шаблоны. Ну и правда: зачем смотреть на мир собственными глазами, если на него уже посмотрели до тебя? Современные псевдолитературные произведения просто-таки изобилуют «тревожным стуком колёс», «бескрайними просторами», «пухленькими губками бантиком». А ведь сказано: первый, кто сравнил женщину с цветком, был гением, остальные, мягко говоря, таковыми не являются.

   Вновь и вновь приходится читать о мудром старике, сидящем на завалинке у покосившейся избы, попыхивающем самокруткой и улыбающемся в бороду, глядя на огольца, босоногое детство которого уплывает в туманную даль. Авторы «текстов» даже не стараются найти новые образы – им достаточно тех, которые придумали предшественники. Некоторые слова так взаимопритёрлись, что, кажется, скрипят одно о другое и друг друга уже терпеть не могут. Один из рассказов, присланных мне на рецензию, начинался фразой «День клонился к вечеру». Прочитав вторую и убедившись, что рассказ задуман не как пародия, я дальше читать не стал.

   Штампы переползают из одного текста в другой. Многочисленные персонажи с бисерникамии пота на изборождённых сетью (сеткой, сеточкой) морщин лбах переминаются с ноги на ногу на пожухлой траве, и, повинуясь безотчётному порыву, покоряют вершину, под которой бушует война (мирная жизнь, коллективизация). Вот – целая фраза-штамп: «Маленький носик трогательно сморщился, пышные ресницы дрогнули, пухлые губы плотно сомкнулись». Как вариант: пухленькие губки сложились беззащитным бантиком, – это моя подсказка новым авторам новых текстов.

   А вот ещё: «Утлые ноябрьские звезды удивленно взирали на мир, тонувший в тишине». «Одна и та же мысль неизменно посещает его». А прекрасное, почти гениальное выражение «Мы родом из детства» просто-таки растаскали по многочисленным «текстам» и превратилось в очередной штамп.

   Итак, возвращаясь к риторическому вопросу, вынесенному в эпиграф этой заметки, скажу: если нечего говорить, то, как заметил Витгенштейн в своём «Логико-философском трактате», лучше молчать.

   Однако писателям-троечникам не до молчания. Поражённые безжалостным вирусом, они пишут и пишут свои «тексты», ведь им кажется, что быть писателем – самое простое дело на свете. И авторов, и текстов становится всё больше. Ну, а русская литература, так много настрадавшаяся на своём веку, переживает очередную болезнь – болезнь вторичности. И вылечить её можем только мы все, совместными усилиями.

    Уважаемые авторы, давайте постараемся!

           Монреаль

           Июнь 2008 г.

avatar

Михаил Блехман

Михаил Блехман. Родился в 1951 г. в Харькове. Лингвист, переводчик. Закончил Харьковский государственный университет по специальности "Компьютерная лингвистика". Защитил кандидатскую диссертацию в Ленинградском государственном университете. Литературой занимаюсь с 15 лет: начал, как все, со стихов о неразделённой любви, а также - наверно, не как все - с критических статей и пародий на Пушкина и Маяковского. С тех пор постоянно пишу: рассказы, пьесы, эссе. Работаю всю жизнь лингвистом. 13 лет проработал в институте ВНИИТэлектромаш в Харькове, потом, в разгар Перестройки, занялся частным бизнесом - сначала с партнёрами, а в 1993 г. основал собственную фирму - "Лингвистика 93". Преподавал в харьковских университетах. В 1998 г. вместе с семьёй переехал в Канаду, в Монреаль, и создал корпорацию Lingvistica '98 Inc. Моя фирма разрабатывает компьютерные лингвистические системы - программы перевода, словари, системы обучения языкам. Наши заказчики - во всём мире: в Северной Америке, Европе, Азии, Австралии и даже в Африке. Научных публикаций у меня больше 100, на 3-х языках - русском, украинском, английском. Не знаю, какой я "писатель" и писатель ли вообще - судить об этом, разумеется, не мне, но вот переводчик - кажется, да: я перевёл "Алису в Стране Чудес" на русский язык, и детям - чем я безумно горжусь - нравится! Редактирую Интернет-альманах "Порт-Фолио". Печатаюсь в "толстых" и "тонких" журналах в России и за её пределами: "Зарубежные записки", "День и ночь", "Невский альманах", "Интерпоэзия", "Полдень. 21 век", "Крещатик", «Эдита» и др.

More Posts

  One Response to “Михаил Блехман. Вирус вторичности”

  1. avatar

    Помилуйте, заштампованные и вторичные “тексты” называются графоманией, а не литературой. Исследователи принимают плагиат за “интертекст”, тем более, что постмодернисты подводят под плагиат теоретическую базу – это у нас, мол, такой постмодернистский прием – «мир как текст» (см.скандал вокруг “Венерина Волоса” Шишкина, который дал понять, что считает себя дирижером, а прочих писателей – музыкантами своего оркестра. Правда, музыканты эти давно в могиле, можно и нужно их творения по нитке распускать и вязать свои фасоны, продавать это “рукоделие” и получать гонорары. Советую прочитать: http://exlibris.ng.ru/subject/2006-04-06/1_prigovor.html И становится сразу ясно, откуда “мучительное ощущение вторичности многих современных произведений”.

Leave a Reply to У.Кусин Cancel reply

(Необходимо указать)

(Необходимо указать)